Побежденные
Шрифт:
– Сама-то ты разве не такой же оранжерейный цветок? Я слышала, что род твоего папы древнее рода Бологовских.
– Конечно, я тоже махровая и тепличная, только я не фиалка, я скорее гвоздика; страшно люблю ее пряный, немного эксцентричный запах. Но я переделаюсь, стану опять дичком, я акклиматизируюсь!
– и она усмехнулась, довольная найденным выражением.
* Неразлучными (франц.)
** Восхитительные фиалки (итал.)
Глава четвертая
Синьора: ваш конец - на плахе!
Д. Ориас (Эллиа).
В это время Сергей Петрович сидел на низеньком диване, положив ногу на ногу, и курил. Посередине комнаты перед трюмо стояла дама, поправляя на себе тонкие пожелтевшие кружева. На вид ей было лет 30 с небольшим, но в черных, стриженых и завитых локонами волосах уже мелькали
Комната имела несколько запущенный вид: среди стен, увешанных старинными француз-скими гравюрами, - афиши; посреди ваз и запылившихся портретов - недоеденный завтрак, утюги куча недоглаженного белья на изящном столике с инкрустацией. Облупившийся потолок и отсыревшие обои придавали комнате оттенок обветшалости, но старинные вещи согревали ее своим неповторимым обаянием, а множество нот и переписанных от руки партий, томик "Нивы" и ваза с засушенным вереском вносили живую струю в это заброшенное под рукой нужды и горя жилье.
– Я не задержу тебя. Через минуту буду готова, - сказала дама.
– Я не тороплю тебя, Нина, - Сергей Петрович взялся за газету.
– Что же, решила ты, наконец, что будешь петь?
– спросил он через минуту.
– Ах, не знаю! Что вздумается! Арию из "Царской невесты", а может быть, колыбельную из "Мазепы". Гречаниновскую "Осень" и его "Спи-усни".
– Две колыбельные в одном концерте - не много ли?
– спросил Сергей Петрович.
– У тебя положительно страсть к ним.
– Да, я это знаю. Уж ты-то должен понять почему. Неужели этого никогда-никогда не будет?
– прибавила она.
– Ну, сейчас не время говорить об этом, - ответил с досадой Сергей Петрович.
– Ты хмуришься? Ты эгоист, как и все мужчины.
– Ну и что же?
– спросил он нетерпеливо.
– Неужели его никогда не будет?!
– Ах, Нина! Тебе не двадцать лет. Ты должна была думать об этом раньше, когда была замужем. Тогда ты желала быть свободной и изящной. А теперь от меня ты требуешь невозмож-ного: у меня на руках мать, племянница и француженка. Нам едва хватает денег, которые я зарабатываю в оркестре и на этих случайных концертах. И у тебя никаких средств. И потом, мы не зарегистрированы, нельзя забывать это.
– Ну уж последнее...
– Она махнула рукой.
– Мы не в прежнем обществе. Советская бумажонка о браке никого не интересует. Скажи честно, что ты просто не любишь детей.
– Нет, я всегда любил их. Когда-то в Березовке я приходил смотреть, как просыпается Ася; щечки у нее бывали розовые, тельце теплое. Она протирала кулачками глаза и так очаровательно потягивалась, что я уже тогда думал: если женюсь когда-нибудь, то непременно у меня будут дети. Но это было тогда, а теперь все иначе! Вся жизнь! И сам я уже не тот - слишком утомлен и измучен, чтобы начинать что-то новое. Причем половину отеческого чувства я уже отдал Асе.
Сергей Петрович вдруг умолк. Ему вспомнилось, как после взятия Крыма красными, когда его старший брат Всеволод был расстрелян, он страшно беспокоился за судьбу Аси и едва отыскал ее потом на окраине Севастополя, в магазине. Она бросилась ему на шею, ободранная, худенькая, голодная. Всеволод сделал большую ошибку, когда взял с собой семью, уезжая в Киев, где концентрировались силы белых. Он втянул таким образом жену и детей в самый водоворот событий. Лучше было им пересидеть это тревожное время в деревне или в Петербурге с матерью; в Петербурге все-таки было тише... Никто, конечно, не мог предвидеть, как сложатся события, но результаты были самые печальные: жена и мальчик Всеволода погибли от сыпняка, а в Крыму, после его собственной гибели, легко могла пропасть и Ася. Теперь многие удивлялись, что они не расстаются с мадам, а ведь это она сохранила ребенка в самых тяжелых условиях. Есть услуги, которые забыть нельзя. Он посмотрел на Нину. Она тоже смотрела на него. Глаза ее были влажны.
– Прости меня, - сказала она и продолжала, будто прочтя его мысли: вам всем приш-лось столько испытать. Но ведь и я прошла через такие же ужасы. Кстати, Ася догадывается?
– О чем? О
– Отчего же она смутилась, когда на последнем концерте ты знакомил нас?
– Не знаю... Не заметил... Неужели в самом деле догадывается?
Минуту они молчали.
– Я любуюсь ею, как растением, которое сам вырастил, - заговорил опять Сергей Петрович. Он вынул портсигар.
– Она вызывает во мне постоянную тревогу и жалость. Моя мать с нею слишком строга. Я почему-то уверен, что она не будет счастлива в жизни. Вот увидишь. Неудачи гонятся за ней по пятам. К тому же она не из тех, которые умеют постоять за себя, а счастье ведь очень часто приходится брать с бою. Другое дело - Леля, маленький хищник, который при случае покажет свои коготки.
– Она тоже очень мила, ваша маленькая Нелидова!
– сказала Нина, вспоминая, как в помещении какого-то рабочето клуба, в тесной неряшливой комнате, отведенной под артистиче-скую, она поправляла себе волосы перед зеркалом, ожидая Сергея Петровича, с которым по обыкновению "халтурила", услышала его голос, обернулась и увидела рядом с ним двух молодых девушек. Обе были настолько непохожи на окружающую публику, что она тотчас признала в них Асю и Лелю, о которых столько от него слышала. Их лица показались ей настолько еще свежими, юными, невинными, что она невольно вздохнула о том, что сама уже давно потеряла. Розовые от мороза, они жались друг к другу и не отходили от Сергея Петровича, как будто чувствовали себя несколько растерянными в непривычной обстановке. Вскоре Сергей Петрович увел их, чтобы усадить в зале. Перед тем, как выходить на эстраду со скрипкой, он отозвался, потирая несколько лихорадочно руки: "Воображаю, как сейчас волнуется Ася: она всегда сама не своя, когда я выступаю". Когда пришла очередь Нины, она с эстрады отыскала глазами Асю; та сидела, тесно прижавшись к кузине, и в глазах у нее было столько внимания, тревоги и тепла, что Нина почувствовала себя согретой выражением сочувствия в этом молодом существе. Но после, в "раздевалке" (как говорили в кубе), она зоркими женскими глазами увидела, с какой бережливой нежностью закутывал Сергей Петрович Асю оренбургским платком. Так одевают любимого ребенка или обожаемую женщину... И Нина на минуту как будто задохнулась от острой боли в сердце... Ей показалось, что никогда она не видела у него этого взгляда, обращенного на нее.
Эту же боль она вспомнила и теперь.
Сергей Петрович заговорил первым:
– Сейчас, когда я шел к тебе, у меня была очень невеселая встреча: сестра вдовы моего брата - Нелидова, Зинаида Глебовна, с которой мы вместе бедствовали в Крыму, стояла у водосточной трубы, как нищая, и продавала жалкие искусственные розы... Боже мой, до чего она показалась мне измученной! Я поспешил у нее купить два цветка и, когда при этом поцеловал ей руку, то вызвал сенсацию среди прохожих; кто-то даже отпустил замечание на наш счет: "Двое недорезанных церемонии разводят". Очевидно, очень уж не вязалась моя галантность с ее обносками, да и с моими. Впрочем, в ней есть тот оттенок порядочности, который позволяет безошибочно отнести человека к категории "бывших". На улице, как нищая... Когда-то изящней-шая дама, дочь сенатора, жена гвардейского офицера... Вот она - наша действительность!
Нина взяла несколько арпеджио... Чистый серебряный звук наполнил комнату. Она была сегодня в голосе; когда ей бывало грустно, она всегда хорошо пела.
Сергей Петрович вздохнул при мысли об аудитории, которая их ждет в прокуренной зале заводского клуба; голые шеи, торчащие из матросских воротников, майки, одетые прямо на свитер, и красные платочки, и то нетерпеливо-жадное любопытство, в котором всегда чудилось тайное недоброжелательство: вдруг да как-нибудь оплошают "бывшие", вот смеху-то будет! Он рад был бы стать выше своей брезгливости и все-таки не выносил эту толпу и неохотно выходил раскланиваться в ответ на аплодисменты. Нина была менее постоянна в своих впечатлениях: "Хорошо слушают. Я чувствовала эти незримые нити, связующие артиста и публику!" - часто говорила она, вынырнув из маленькой дверцы, соединяющей клубную сцену с импровизирован-ной артистической. В другой раз жаловалась: