Побежденные

Головкина Ирина Владимировна

– Я не слышала, как ты вошел, дядя Сережа!
– сказала Ася, вскакивая и принимая из его рук скрипку.
– У бабушки голова болит, а мадам пошла в костел. Мне поручено разогреть тебе ужин.

Она подумала, что в кухне сейчас темно... Никого нет... Бояться темноты в восемнадцать лет - это, конечно, очень стыдно, но все-таки очень не хочется идти. Мадам говорила, что видела вчера там мышь.

– Не хлопочи, детка, я сыт: перекусил в буфете. Посидим лучше у камина. Попадало моей стрекозе сегодня?

– Конечно, дядя! Разве я могу провести день благовоспитанно? Сначала попало мне и Леле за то, что начали играть в мяч и угодили в самоварный столик. Бабушка рассердилась и сказала,

что мы могли попасть в севрскую вазу и что она уже много раз запрещала игру в мяч в комнатах. Потом пришла графиня Коковцева, а бабушка еще не вышла из ванной; мадам велела нам занимать ее, а нам с Лелей это показалось очень скучным и мы стали поочередно друг друга подменять... Получалось иногда, что фразу начинает одна, а кончает другая. Мадам заметила наши маневры и пожаловалась бабушке. Опять попало. Ну, а вечером попало уже мне одной за то, что я опять бросила свой берет и перчатки на бабушкином ломберном столике.

– Неисправимая егоза! А была ты у консерваторского профессора?

– Да, была. Он нашел, что за месяц занятий с Юлией Ивановной я сделала успехи, но рукой моей остался все-таки недоволен и дал мне несколько указаний, как держать кисть во время октав. Зато мое исполнение Шуберта ему, кажется, пришлось по душе - он очень долго и пристально посмотрел на меня, когда я кончила, и сказал: "Здесь мне делать нечего, прикоснуть-ся значит испортить!" Говорят, он похвал никогда не произносит, а вот, когда надо разносить и критику наводить, тут он беспощаден и бывает резок; ученице, которая играла передо мной., он сказал: "Идите лучше чулки вязать".

– А свой прелюд ты ему сыграла?

– Да. Ему понравился этот повторяющийся каданс, в котором я изображаю шорох падаю-щих листьев, но мне показалось, что он недоволен моими попытками сочинять: он сказал, что лучше мне не разбрасываться и что композиторство съело уже много талантливых пианистов. И еще он сказал: "Я вот стараюсь вложить в вас мастерство, а через год или два вы выйдете замуж и забросите рояль... Пианист должен быть аскетом". Я поэтому решила, что никогда не выйду замуж, я так ему и сказала, чтобы его успокоить. Отчего ты смеешься, дядя?

– Твои рассуждения иногда так по-детски забавны! Прежде я не хотел видеть тебя профессионалкой, зарабатывающей с помощью музыки, но жизнь складывается иначе, и теперь это лучшее, чего бы я мог желать! В детстве при звуках минорной музыки ты начинала жалобно плакать. Я уже тогда говорил, что ты. музыкальна. В четыре года ты не хотела засыпать без колыбельных Лядова и Чайковского. В Березовке, войду, бывало, к тебе в детскую, а ты прыга-ешь в кроватке и повторяешь: "Хочу гули-гуленьки!" Ты уже тогда была общей любимицей. Ну, а теперь скажи мне, какая кошка пробежала между тобой и Лелей? Кажется, Леле наскучили все наши увлечения, весь тот мирок, который мы себе создали, чтобы скрасить невыносимую жизнь.

Она тревожно и озабоченно взглянула на него:

– Дядя, милый, я вижу теперь, что счастлива была я одна и не замечала этого!

Как он любил эту детскую изменчивость ее лица! Она вдруг снова улыбнулась:

– Помнишь, дядя, как мы вернулись с тобой в прошлом году с представления "Китежа"? Помнишь, какой был восторг? Как мы полночи подбирали на рояле запомнившиеся нам отрывки, пока бабушка не поднялась с постели и не разогнала нас по углам. Ты был тогда безработный и на ужин была только вобла с пшенной кашей, а комнаты не топлены, потому что нет дров... Но мы так были счастливы, что не замечали этих невзгод! Какая дивная была тогда весна!

– Помню, - отозвался он и, улыбнувшись, стал смотреть в окно.

– Весна!
– проговорил он и умолк, вновь погруженный в невеселые думы.
– Вчера Нина... Нина

Александровна пела мне романс, которого я прежде не слышал: "Дух Лауры" Листа, слова Петрарки. Боже мой, как это прекрасно! Какая редкая женщина - Нина Александровна! В нетопленной комнате, полуголодная, всегда без денег, затравленная семейными несчастиями - и всегда увлеченная искусством.

– Она много страдала?

– Она пережила много горя, Ася. Замуж она вышла тотчас по окончании Смольного, совсем юной, а тут - гражданская война; муж ее - кавалергард князь Дашков - убит в Белой армии, в Крыму; отец - у себя в имении отрядом латышских стрелков, который грабил округу. Тогда же она потеряла и ребенка. Как видишь, одно несчастье за другим, а теперь постоянные неприятно-сти за титул. Она с ее голосом могла бы быть на первых ролях в Мариинском или Большом, а вынуждена петь на окраинах, по рабочим клубам. Хорошо еще, что ее в Капелле держат. Капел-ла и филармония - последние прибежища гонимой нашей аристократии - барон Остенсакен, Половцева, Римские-Корсаковы, брат и сестра, многие... Надолго ли?.. В следующий раз, когда ты увидишь Нину Александровну, постарайся быть с ней поласковей; она очень нуждается - она так одинока! Ты сумеешь.

– Дядя Сережа...

– Что, милая?

Сидя около него на полу, она положила щеку ему на руку, доверчиво глядя ему в глаза, и он видел, как ее щеки становились все розовее и розовее.

– Она, значит, твоя невеста? Да?

Он поднял за подбородок ее просиявшее личико.

– Так ты этого хочешь?

– Конечно, хочу! Я бы так ее берегла, я бы так старалась, что бы она была счастлива! Я научусь аккомпанировать ей и без конца буду слушать, как она поет. Ты уже сделал предложение?

Сергей Петрович замешкался с ответом, и тут в дверь сильно четыре раза подряд стукнули. Звонок с недавних пор не работал.

– Господи! Прямо-таки стук судьбы в Пятой симфонии. Кто же это так поздно?
– всполошилась Ася.

Она побежала в переднюю, досадуя, что непрошенный гость перебил разговор. На пороге вырос дворник.

– Повестка вашему дяде. Распишитесь.

Она расписалась и закрыла дверь, вернулась в кабинет.

– Повестка тебе, дядя Сережа.

Он нахмурился, быстро вскрыл повестку, пробежал глазами и остался стоять неподвижно.

– Что ты, дядя Сережа?
– спросила она, увидев изменившееся выражение его лица.

Он не отвечал.

– Что-нибудь случилось? Неприятность какая-нибудь?

– Предписание немедленно выехать в Красноярский край. Завтра в два часа я должен быть на вокзале. Ссылка! Только умоляю, без слез!

В семь часов утра вся семья была уже на ногах. Сергею Петровичу предстояла тысяча необходимых дел - увольнение со службы с "обходным листом", сдача продуктовых карточек и тому подобные формальности, которые неизбежно сваливаются на голову советского гражданина в подобном положении, хотя срок ему в лучшем случае дается три дня, а иногда лишь несколько часов. Наталья Павловна с удивительным присутствием духа распоряжалась и складывала вещи сына. Мадам, просидевшая всю ночь над починкой шерстяного свитера, взяла на себя самое ответственное поручение - раздобыть денег - и с этой целью, захватив с собой два серебряных подстаканника и старое бальное платье Натальи Павловны, отправилась на Кузнечный рынок, обещая выручить не менее двухсот рублей и надавать по морде всякому, кто вздумает ее надувать. Асю Наталья Павловна послала прежде всего к Нелидовым, без которых в доме у Бологовских нельзя было представить себе ни одного важного события. Близость эта между Натальей Павловной и Зинаидой Глебовной образовалась за последние несколько лет, после того, как обе понесли столько потерь.