Побратимы меча

Северин Тим

Кьяртан напомнил о славе йомсвикингов, об их блестящих победах, о воинской их доблести. Под конец он поманил их тем, что, вне всяких сомнений, должно было бы соблазнить его слушателей.

— Конунг Кнут столь почитает вас, — объявил он, — что велел мне от его имени предложить каждому, кто согласен сражаться на его стороне, по пятнадцать марок серебром. Половина будет выплачена немедленно, половина же — по завершении войны.

Это необычайно щедрое предложение говорило и о том, сколь искусно Кнут вел государственные дела, почитая серебро лучшим средством, чем железо оружия.

Когда

Кьяртан закончил, поднялся старейшина совета йомсвикингов и ответил. Это щедрое предложение, достойное щедрого правителя, начал он. Сам он советовал бы принять его, но по обычаю братства йомсвикингов каждый брат может высказать свое согласие или несогласие, и он призывает не молчать тех, кто имеет свое мнение. Один за другим йомсвикинги выходили вперед и обращались к собранию. Все были расположены принять предложение Кнута, что и неудивительно. Слишком уж заманчиво было получить пятнадцать марок до начала, и дальнейшее обсуждение казалось простой данью обычаю. Пока не заговорил Транд.

Он сидел среди прочих членов совета, а когда встал, чтобы высказать свое мнение, собрание стихло. Все здесь знали, кроме всего прочего, что он из тех немногих, оставшихся от первоначального братства.

— Братья, — начал он, — прежде чем вы решите, принимать или не принимать предложение короля Англии, я хочу, чтобы его посол ответил на один вопрос. — И повернувшись к Кьяртану, он спросил: — Правда ли то, что, согласившись вступить в войско короля Кнута, мы будем сражаться вместе или даже под началом королевского воеводителя, предводителя ближней дружины Кнута, его эрла, имя коему Торкель Длинный?

Человек, стоявший рядом со мной, вдруг втянул в себя воздух, как будто обжегся. Позади Транда кое-кто из членов, тех, что постарше, как будто смутились.

— И не прав ли я, полагая, — продолжал Транд, — что тот же самый Торкель тридцать с лишним лет тому назад нарушил свою клятву йомсвикинга, когда он вместе со своими кораблями задал деру и бросил своих братьев одних, без помощи, биться с норвежцем Хаконом и его кораблями?

Ужасное молчание воцарилось в собрании. В нескольких шагах от меня кто-то шепотом рассказывал соседу историю о позоре, замаравшем честь йомсвикингов.

Кьяртан встал, чтобы дать ответ. Все видели, что он потрясен. Такого он не ожидал. Вопрос Транда означал, что ни единый йомсвикинг не придет на помощь тому, кто предал братство. Все ждали. Молчание длилось долго и оборачивалось смятением. Мне стало жаль Къяртана. Он был воин, а не переговорщик, и не мог найти нужных слов, чтобы выкрутиться из этой незадачи.

Когда он наконец заговорил, в голосе его не было твердости.

— Да, вернейший из верных эрл Кнута — это тот же Торкель, что входил в ваше братство. Торкель стал великим военачальником, он добился богатства, заслужил доверенность короля. Полагаю, вам следует гордиться, что он стал тем, кем стал, а не вспоминать о случившемся три десятка лет тому назад.

Его слова не произвели впечатления. Я чувствовал, как нарастает в окружающей меня толпе недоверие, как ее настроение круто изменилось. Кьяртан тоже это почувствовал. Он понял, что его посольство оказалось на краю провала. Он оглядывал толпу. Я же стоял в первых рядах и смотрел на него,

как и все остальные, ожидая, что же он скажет дальше. Наши глаза встретились, и вдруг Кьяртан заявил:

— Можете мне не верить на слово. Но один из членов вашего братства видел Торкеля Длинного при дворе короля Кнута, и он может поведать, каким тот стал теперь. — Он подал мне знак, я на миг удивился и растерялся, а потом вышел вперед и стал рядом с ним. Он схватил меня за локоть и шепнул на ухо:

— Торгильс, ради памяти Эдгара-егеря, попробуй сказать что-нибудь, чтобы они приняли мое предложение.

Я обратил лицо к слушателям. И дыхание у меня перехватило. Сотни две воинов смотрели на меня с любопытством, а я задыхался. Впервые в жизни довелось мне обратиться к большому собранию, а в голове царила сумятица. Я понял, что разрываюсь между двумя людьми, у коих был в великом долгу — между Трандом, долгие годы бывшим мне наставником, и Кьяртаном, поддержавшим меня в Англии, когда я отчаянно нуждался в поддержке. Мне нужно было найти срединный путь и не оскорбить ни того, ни другого.

На помощь мне пришел Один.

Я откашлялся и, поначалу запинаясь, заговорил:

— Я — Торгильс, приверженец Одина, и я всегда полагаюсь на водительство Высокого. Кьяртан — друг мне, и я знаю его как человека честного, а посему я верю в честность его предложения. Транд тоже мне друг, это он мне поведал о трусости Торкеля и прочих, бежавших из битвы с ярлом Хаконом. Но я видел, сколь высоко Торкель Длинный поднялся при дворе короля Кнута, и я знаю, вовек не стяжал бы он такой славы и такого богатства, когда бы сгинул, оставшись в битве. И я говорю вам — пусть мудрость Одина ведет вас, и примите это как знамение. Семь десятков выживших из нашего братства предстало на суд пред ярлом Хаконом, а вот вам семидесятый стих из «Речей Высокого».

Здесь я замолчал, чтобы набрать воздуху, перед тем как прочесть:

Жить, оно лучше,чем трупом лежать —живой наживет богатство;в богатом домежаркий огонь,а сам у порога — мертвый.

Кьяртан почуял удачу и возгласил следующий стих за меня.

Хромой — на коне,безрукий — при стаде,глухой же не худ и в битве,даже незрячийне зря прозябает —только от трупа нет толку.

Тихий одобрительный гомон пробежал по толпе, и чей-то голос сзади крикнул:

— Забудьте о Торкеле! Может, сам Один поставил его на другую дорогу. Я за то, чтобы принять серебро Кнута.

Один за другим члены совета выступали за предложение Кнута. Только Транд ничего не сказал. Он сидел молча, и на лице его было то же отчужденное выражение, с каким он смотрел вслед уходящим кораблям, вспоминая, как я думаю, о поражении при Хьорундарфьорде.

Когда собрание начало расходиться, Кьяртан отвел меня в сторонку и поблагодарил.