Поцелуев мост
Шрифт:
Подруга Татьяны, ответственная за поминки, к нашему приходу закончила все приготовления. Лиза, одетая в темно-синее платьице с белым кружевным воротничком, сосредоточенно выставляла на стол последние мелочи – соль, салфетки, горчицу. Девочка понимала, что из-за ее шалостей погиб любимый ею папа Матвей и по-детски тяжело переживала случившееся. Столкновение со смертью всегда пугает своей непонятностью и безысходностью, особенно впервые. Как все это отразится на Лизиной и без того шаткой психике, неизвестно. Я и сама была как в ступоре, но ответственность за ребенка не позволяла мне окончательно забыться летаргическим сном. Я
– Все будет путем, моя девочка, не плачь, – сказала я, вытирая собственные слезы.
Но Лиза уже выплакалась, пока ожидала нашего возвращения с кладбища. Сейчас она боялась лишь одного.
– Мама Лена, ты не отдашь меня в детдом?
– Конечно нет, глупенькая. Ты же теперь моя дочка. Как я могу тебя отдать?
– А папа будет жить один, на небе, да?
– Он будет наведываться к нам, только невидимкой. Прилетит и посмотрит, как мы тут поживаем, как ты ведешь себя, – высказала я еретическую для правоверной христианки мысль. Но как еще я могла утешить ребенка?
В разгар поминок, когда вино слегка растопило неизбывную боль в моем сердце, а другие гости и вовсе расслабились, одновременно раздались два звонка: в дверь и телефонный. Рената побежала открывать дверь, я взяла трубку.
– Пожар, пожар в галерее! – сквозь шум и треск на линии услышала я крик Шиманского.
Голос скульптора так охрип, будто его тоже подпалило огнем. В этот момент на пороге уже открытой Ренатой двери появилась Гальчик и сообщила то же самое. Я выскочила на лестничную площадку, окно которой выходило в сторону галереи. Нашему взгляду открылся полыхающий столб огня и дыма. Пламенем были охвачены оба этажа. Торопиться уже было некуда: от меня ничего не зависело. На моих глазах подъехали две пожарные машины, и бойцы приступили к тушению огня. Но подступиться к дому было нелегко. Рытвины не позволяли подогнать машины близко. Пожарным пришлось вручную разматывать шланги и тащить их в сторону горящего здания. Я наблюдала страшное зрелище с таким чувством, будто горел чужой дом. Пожар, последовавший почти сразу за гибелью Матвея, показался мне чудовищным знаком. Превращалась в золу моя с таким трудом вновь налаженная жизнь.
Спустя час с небольшим пожар потушили, но от сгоревшего домика остался лишь остов с пустыми глазницами окон. К счастью, как сказал пришедший с пожара Шиманский, никто из сотрудников или посетителей галереи не пострадал. Всех удалось вывести.
Я не плакала. Я потеряла все. Я знала, что страховка, если она и будет выплачена, не покроет и малой толики стоимости здания. Татьяна налила мне полстакана коньяка, я равнодушно выпила, не почувствовав ничего. Потом женщины уложили меня в постель, и я забылась долгим тревожным сном.
Глава 29
Игорь приехал ко мне, едва узнав о пожаре. Он хотел присутствовать и на похоронах, но мне казалось, что это непосильное испытание при его инвалидности. Я уговорила Игоря не приезжать на кладбище. Однако после новой трагедии он не стал спрашивать разрешения и явился на следующий же день. Верные опричники подняли его вместе с коляской на мой этаж, вкатили в гостиную и тактично удалились в соседнюю комнату.
Я сидела в кресле неприбранная, постаревшая, закутанная в черный махровый халат Матвея. Покойному мужу он очень шел, однако на мне смотрелся бесформенным футляром.
– Между прочим, – заметил Игорь, подрулив в своей коляске ко мне поближе,
Игорь достал из кармана расческу и коснулся моей головы.
– Не надо, – отшатнулась я. – Как можно говорить о внешнем виде, когда внутри у меня все сожжено. Ты не можешь понять моего горя. И я не о галерее.
– Понимаю, ты скорбишь о Матвее, но…
Ты всегда его недолюбливал и подсмеивался над его благостностью, потому что ты не знал его так, как я. Он был не так прост, как казался. Да, знаешь… После Матвея осталась стопка тетрадей. Он разрабатывал философский вопрос о связи жизни и игры. Искал формулу выигрыша. Мечтал издать книгу. Я хочу исполнить его волю. Но надо привести записи в надлежащий вид. Поможешь? Боюсь, мне не разобраться в этих бумагах. Кажется, я просто свихнулась от бед.
– Могу посмотреть.
Я с усилием выбралась из кресла и подошла к письменному столу. Открыла ящик, вынула тетради в разномастных, коленкоровых еще переплетах. Пролистала одну. Знакомый почерк вызвал резкую боль в сердце. Почерк так же волнует, как записанный голос, если не больше. Нет! Я не смогу читать эти строки сама. Я кивнула Игорю на груду вынутых тетрадей:
– Возьмешь сейчас?
Игорь кликнул помощника, и тот унес тетради в машину. Я почувствовала легкий укол совести, будто предавала Матвея. Хотя ученый труд – лишь набор холодных мыслей, и больше ничего. Душа Матвея оставалась со мною. Игорь еще раз заверил, что внимательно все изучит и приведет в порядок. Затем, вздохнув, сменил тему:
– Что ж, Лена, пусть земля ему будет пухом. Но живым – живое. Я снова о галерее. Я перед приходом к тебе осмотрел пожарище.. Полагаю, восстановить галерею невозможно. Какие у тебя мысли на этот счет?
Мыслей у меня не было. Но ясно одно: денег на банковском счете нет. Дом заново не отстроить, да и не хочется.
– Я не думаю, что пожар случаен. Мне не дадут отстроиться в этом месте. Я не могу тягаться с мафией.
– Если потребуется, можно и потягаться. – Игорь откинулся в своем кресле, как король на троне. Он не боялся теперь никого.
– Нет, мне не по силам благотворительностью в таком масштабе заниматься. С голода не умру, на хлеб-молоко хватит. Может, со временем подыщу работу по душе.
– Работу?
– А что тебя удивляет? Могу в библиотеку устроиться, я же какой-никакой опыт в галерее получила. Или буду статьи об искусстве для газет писать, в этой области я теперь тоже кое-что понимаю. Ты, Игореха, за меня не беспокойся. Не пропаду. Но, если сможешь меня кому-нибудь порекомендовать, скажу спасибо.
– Спасибо не отделаешься.
У меня от неожиданности глаза на лоб полезли.
– Ты на что намекаешь, господин хороший? Игорь улыбнулся:
– Не пугайся, Леночка. У меня к тебе одна просьба: разреши быть рядом, как другу. Разреши помочь, чем смогу. И больше ничего мне от тебя не требуется.
Я выдохнула, коря себя за подозрительность, и внимательно посмотрела на Игоря. И вдруг, будто впервые за это утро, увидела его. Немолодой человек в инвалидной коляске, посеребренная инеем голова, грузноватое туловище и беспомощные ноги в отутюженных черных брюках. Эти стрелки на штанинах выглядели так странно поверх навечно согнутых коленей. Но они создавали впечатление, что Игорь присел в кресло лишь на минутку. Сейчас встанет и помчится по своим делам. Но я знала, что больше он никуда не помчится, а потому отказать в невинной просьбе было бы жестоко с моей стороны. Для человека важно ощущать свою нужность в этом мире.