Поцелуй бабочки
Шрифт:
Живую человеческую душу — заспанного официанта-латыша — нашли на противоположной стороне проселка в придорожном ресторанчике, принадлежащем вышедшему на пенсию рок-гитаристу (кто-нибудь видел рок-гитариста пенсионера?).
— Вечером приезжайте, — посоветовал официант. — Тут концерт будет халявный.
— Да тут все у вас халявное, на выставке продавца не найти…
— Хочешь что-то купить? — поинтересовался официант.
— Нет.
— Тогда зачем тебе продавец?
Что тут возразишь?
Гриша
Еще
Жена — скрипачка и по совместительству руководит шведским профсоюзом музыкантов, то есть крупный общественный деятель, со слов Гриши.
— Прямо-таки «крупный», — усомнились мы с президентом.
Но Гриша настаивал, что «крупный».
— Вроде вашего министра культуры. Пошли, увидите.
Президент отказался.
— Что я, чужих жен не видел?
— Так ведь министр культуры! Их Фурцева, можно сказать.
— Что мне Фурцева, — отмахнулся президент. — Я с Окуджавой тридцать лет дружил. — И остался на яхте.
А я пошел. Интересно посмотреть, как живут крутые шведы.
Дом у шведского министра оказался немного меньше предбанника в сауне одного моего знакомого оптового торговца макаронами. А в остальном симпатично, хоть и бедно — не в пример моему макаронщику. Ни тебе оленьих рогов, ни фонтана… Вместо рогов дом набит детьми — союз харьковского фотографа и шведской Фурцевой оказался весьма плодовит.
Засидевшись в гостях, опоздал к назначенному времени для заправки соляром, за что президент навтыкал мне: «Приперся в цивилизованную страну со своими совковыми привычками!»
Повинно молчал: не капитанское это дело — отвечать на упреки команды, тем более перед выходом. Вперед, на Эланд и Борнхольм!
Бессонные ночи на Борнхольме
Со времен Гамлета Дания сильно изменилась в лучшую сторону — уют и благодать. Вылизанные до блеска дома и улицы городка Аллинге будто иллюстрация к сказкам Андерсена.
Аккуратная бухточка — главное украшение города. В бухточке яхты, такие же аккуратные и вылизанные, как дома. На яхтах добропорядочные, аккуратные датчане. Тишина и покой. Дети, разумеется, не плачут, собаки не лают, — Мурлындия.
По соседству с нами, в кокпите выскобленной до блеска яхты под немецким флагом, пожилая чета. Сидя по стойке «смирно», уставились в книжки.
— Гутен таг.
— Гутен таг.
Шумная молодая компания всю ночь галдела и безобразничала на набережной.
Шипение открываемых пивных банок, звон бутылок, огоньки сигарет в темноте, визг девиц, крики, гогот, топот и пение…
Добропочтенные датские предки недорослей небось переворачивались в своих полированных гробах, глядя на то, как внуки уродуют и загаживают буквально вылизанную их вековыми стараниями страну.
Под утро, когда затихло, я вышел на пустынную набережную и в розовых лучах восходящего солнца пошел вдоль берега. Проходя мимо места ночной тусовки, остановился, пораженный: ни одного окурка, ни пивной банки, ни бутылки — стерильная чистота. Камни набережной, казалось, стали только чище, отполированные задницами юных обормотов. Остатки ночной «оргии» я обнаружил метрах в тридцати. Пластиковые бутылки в одном мусорном контейнере, пивные банки в другом, окурки в урне.
Я вернулся на яхту и заснул. И вы спите спокойно, почтенные предки молодых датских разгильдяев, — авторитетно свидетельствую: дело вашей жизни в надежных руках. Все путем…
Для тех, кто понимает
По дороге на остров Рюген обнаружился источник поступления воды в трюм. На кренах вода затекала через шпигаты кокпита по причине того, что перегруженная яхта сидела сантиметров на пятнадцать ниже ватерлинии. То есть уровень сливных отверстий, шпигатов, оказался всего в пяти сантиметрах над уровнем воды. Малейшая качка, и, вместо того чтобы уходить через шпигаты за борт, вода через них же беспрепятственно заходила в кокпит и дальше в трюм. Фактически оказалось, что мы вышли в море на лодке с высотой борта в пять сантиметров.
Я забеспокоился, надо было что-то решать.
Женский бюст как пособие для эмпирического способа познания законов природы
У президента мои волнения вызвали лишь кривую ухмылку.
— Идем, и слава богу…
— Не идем, а тонем, — втолковывал я.
— Где?
— Да вот же! — кипятился я, показывая на лужу, плещущуюся в углу кокпита.
— Этот стакан воды?! — рассмеялся президент.
— Закон Архимеда знаешь? О водоизмещении имеешь представление?
— Водоизмещение! Что ты в нем смыслишь, двоечник? Тебя же из школы выгнали за неуспеваемость!
Президент знал, что говорил, — учился я плохо, за что и вылетел из школы, оказавшись на заводе. Но именно по этой причине с законом Архимеда у меня все было в порядке, ибо я не формулы зубрил за школьной партой, а познавал жизнь на собственном опыте во всем ее многообразии. Эмпирическим путем, научно выражаясь. И на этом научном пути мои заводские подружки из электроцеха, в вечном женском соперничестве, многократно выясняли, чья грудь больше, делая это следующим способом: десятилитровый тазик до краев наполнялся водой, и девчонки по очереди опускали в него свои бюсты.
— Интересно, — хмыкнул президент. — А дальше что?
— А дальше грудь вынималась и измерялось количество перелившейся воды — вот тебе и точный объем бюста, в литрах.
Выступая в роли судьи на этих соревнованиях, я на всю жизнь усвоил закон Архимеда, твердо зная, что количество вытесняемой из тазика воды равно водоизмещению бюста. Хорошо помню абсолютную чемпионку — Веронику.
— Какой же, интересно, у чемпионки был объем? — поинтересовался президент. — В литрах.
— В литрах неизвестно: чемпионский бюст в таз не помещался. А на вид могу показать — вот такой…