Поцелуй Иуды

Холт Виктория

— К сожалению, ее здесь сейчас нет. — Он говорил по-английски безупречно, с легким иностранным акцентом, — может, я вам смогу чем-нибудь помочь?

— А вы?..

— О, я просто приехал проверить, все ли в порядке с домом. Здесь уже давно никто не жил. Это плохо для домов. Могу я узнать ваше имя?

— Филиппа Юэлл.

Он насторожился. У меня в мозгу мелькнули строки из газетной вырезки. «Мы выяснили личность англичанки. Это Франсин Юэлл…»

Он, наверное, узнал имя, но ничего не сказал, кроме «Приятно познакомиться». «Не хотите ли зайти в дом», —

добавил он.

— Но вы сказали, что никого из членов семьи нет дома.

Он рассмеялся.

— Я уверен, что графиня была бы очень недовольна, если бы я не проявил гостеприимства. Я вас приму от ее имени.

— Вы кто-то вроде… как это называется? Мажордом?

— Это очень верное наблюдение.

Я, наконец, поняла, кто он. Слуга, но один из самых главных. Он приехал, чтобы проверить, в каком состоянии дом. Это казалось очень разумным.

— Я полагаю, вы будете готовить дом к их приезду?

— Очень может быть, — сказал он. — Входите и выпейте что-нибудь. Ведь вы в это время пьете чай?

— Да.

— Тогда почему бы нам не выпить чаю?

Я вспомнила, как Ганс показывал нам дом, и как нам было не по себе. И все же, я не собиралась отказываться от предложения. Я была чрезвычайно возбуждена. Я чувствовала, как у меня от волнения начинают пылать щеки. Со мной это часто случалось. Франсин говорила:

— Не переживай. Тебе это идет.

Он открыл дверь, и мы вошли. Я так хорошо все помнила — столовую, лестницу, маленькую комнату, где мы разговаривали с графиней.

Чай нам принесла горничная, которая не выразила никакого удивления. Он улыбнулся.

— Может быть вы, как это называется… будете разливать чай?

Я разлила чай и спросила:

— Я… я хотела спросить, не знали ли вы мою сестру?

Он удивленно поднял брови.

— В последнее время я очень редко бываю в Англии. Я здесь провел несколько лет моей юности… учился.

— О, — сказала я, — это было четыре или пять лет назад. Она познакомилась в этом доме с одним человеком и вышла за него замуж и потом… умерла.

— Мне кажется, я знаю, о ком вы говорите, — медленно сказал он. — Был очень большой скандал. Да… я помню имя подруги барона.

— Моя сестра была его женой.

Он слегка передернул плечами. Потом сказал:

— Я знаю, что между ними была дружба… связь.

Я почувствовала, как мне становится жарко от негодования.

— Это неправда, — почти крикнула я. — Я знаю, что в прессе ее назвали его любовницей. А я вам говорю, что она была его женой.

— Не надо сердиться, — попросил он. — Я вас понимаю. Но барон никак не мог жениться на вашей сестре. Его брак имел огромное значение для всей страны, потому что он был наследником трона.

— Вы хотите сказать, что моя сестра была недостаточно хороша для него?

— Совсем не так, но он должен был жениться на девушке той же национальности… выбранной для него. Он не мог жениться ни на ком другом.

— Я должна вас заверить, что моя сестра была достойна стать женой кого угодно.

— Я вам верю, но, видите ли, дело не в достойности. Это вопрос политики, понимаете?

— Я

знаю, что моя сестра была его женой.

Он покачал головой.

— Она была его любовницей, — сказал он. — Как и должно было быть. Она была не первой и не последней… если бы он остался жив.

— Я нахожу ваши комментарии крайне оскорбительными.

— Не стоит обижаться на правду. На вещи надо смотреть реально.

Я поднялась.

— Я не хочу здесь оставаться и слушать, как оскорбляют мою сестру. — Я почувствовала, как к глазам подступают слезы, и злилась на него за то, что не могла сдержать своих чувств.

— Не надо, пожалуйста, — ласково сказал он. — Давайте говорить разумно. Вы должны смотреть на это, как современная женщина. Я думаю, они познакомились при очень романтичных обстоятельствах. Они полюбили друг друга, и это прекрасно. Но брак для человека его положения с кем-то, кто… О, я уверен, что она была красива и обаятельна, я уверен, что она во всех отношениях была достойна его… но это было просто невозможно. Человек его положения всегда должен думать о своих обязательствах… и о них всегда думают.

— А я вам говорю, что они были женаты.

Он улыбнулся, и его спокойствие разозлило меня еще больше. То, как он говорил об этой трагедии, будто это было что-то обычное, происходящее каждый день, ранило меня так глубоко, что я испугалась, что полностью потеряю контроль над собой, если останусь и буду видеть перед собой его невозмутимое спокойное лицо.

— Извините меня, — сказала я.

Он встал и поклонился.

— Мне пора идти, — продолжала я. — Вы говорите чепуху и лжете… и сами это знаете. Прощайте.

С этими словами я развернулась и выбежала из дома. Я сделала это вовремя, потому что в ту же минуту из глаз у меня полились слезы, а мне очень не хотелось, чтобы он их увидел.

Я побежала домой и заперлась в своей комнате, той самой, в которой когда-то жила с Франсин. Я бросилась на кровать и в первый раз после того, как прочитала ту ужасную газетную статью, разрыдалась не сдерживаясь.

После этого мне не хотелось больше ходить в усадьбу. Я не понимала, почему он так сильно меня расстроил. Может, он мне напомнил барона Франсин. Этот человек был слугой, говорила я себе, и хочет, чтобы все знали, что он один из самых главных слуг. Рудольф не подчеркивал своей знатности. Все знали, что он барон, и ему не приходилось никому напоминать об этом. Может, я не совсем справедливо обошлась с этим человеком всего лишь из-за его уверенности, что Франсин не была обвенчана с бароном.

И все же я не хотела его больше видеть. Но это, наверное, было глупо, потому что он мог что-то знать. Он мог знать, что стало с ребенком.

Я начала жалеть о своем поспешном бегстве. Почему мне было не все равно, заметит ли он мои слезы?

Я встретила его на следующий день. Думаю, он поджидал меня и видел, как я вышла из дома. Я пошла к лесу, но он догнал меня.

В лесу я села под деревом, и подождала, пока он подойдет.

— Добрый день, — сказал он. — Вот мы опять встретились.