Поцелуй огня
Шрифт:
– Пожалуй, немного воды.
Редцич свистнул, распределителю, тот поднялся с поросшей травой платформы и завертелся в воздухе.
– Свежей воды с тремя искрами семени.
Чекер внутри распределителя взбил коктейль и передал его Реддичу. Он отнес напиток девушке, а она взглянула на него с восхищением.
– Кажется, я за вами ухаживаю.
Она выпила кристалл, едва шевеля губами.
– Ухаживаете.
– Вы ведь не из Ближних Колоний?
– Я не землянка.
– Не хотел вам это говорить. Боялся вас обидеть.
–
– Что же вам от меня надо, помимо секса?
– О, вы перехватываете инициативу.
– Если я вам безразличен, можете сейчас уйти. Честно говоря, я не настроен на колкости.
Реддич резко повернулся и отошел к распределителю.
– Это конец лета, - добавил он тихо.
Девушка потягивала холодную воду из кристалла. Он снова повернулся и успел увидеть выражение ее лица: восхищение, которое она не успела скрыть. Томление сквозило во всех линиях ее стройного тела, и он снова почувствовал себя юношей.
– О, мистер Реддич!
В ее голосе было столько же глубины и смысла, сколько в голосе маминого поклонника, старательно изображавшего заботу о потомстве бывшего мужа. Реддич снова развернулся, впервые за много лет почувствовав закипающую ярость. Он злился на нее за то, что она обращалась с ним как с куклой, злился на себя за то, что позволил себе разозлиться.
– Это все... уходи.
– Конец лета, мистер Реддич? А что вы имеете в виду, говоря о конце лета?
– Я сказал - уходи. Вон отсюда.
– Вы намерены пропустить следующее омоложение? Очевидно, что-то манит вас за грань.
– Кто вы такая, черт бы вас побрал? Чего вам надо? У меня был ужасный день, ужасная неделя, паршивый год и неудачный цикл, так что будет лучше, если вы не станете задерживаться!
– Меня зовут Джин.
Он обескураженно потряс головой:
– Что?
– Если мы собираемся трогать друг друга, вам следует по крайней мере знать мое имя, - сказала девушка и протянула ему пустой кристалл.
Но едва он вытянул руку, она перехватила ее и затащила его в ореол. Реддич уже много лет не желал женщину, и едва ее губы прикоснулись к его обнаженной груди, он потерял контроль над телом. Он лег на спину и закрыл глаза. Она сделала все сама, мягкая, как шелк.
– Поговори со мной, - попросила она.
То, о чем он говорил, было далеко от любви.
Он говорил о том, что значит для мужчины прожить более двухсот лет и устать от бесконечного разнообразия. Он рассказывал, как приходилось будить эмоции и мечты у расы, правящей галактиками, жертвуя населением целых планет и секторов космоса. Он программировал смерть. Практиковал одну из профессий, оставленных людям. Он говорил о тоске, об исчезнувших желаниях, о днях и ночах, проведенных на борту корабля из лунного камня, огромного, как город.
О странствиях в бездне, длящихся, пока не будет найден очередной мир.
Сложная
Он говорил о Дизайнерах, об их исключительной способности, - чуждом землянам даре вживания, и о том, как они моделируют гибель целых солнечных систем.
О том, как из погасшего солнца создают сверхновую звезду, как собирают затем память ушедших в небытие народов, пропускают ее через сенсор, Танжер и другие эмфатические приборы, где она кодируется, и как потом эту память возвращают в населенные людьми миры, в Новые Колонии, чтобы поддержать с ее помощью унылое существование тех, кто уже не имел собственных грез.
Реддич закончил тем, как он это все ненавидит.
– После этого миры остаются пустыми, не так ли?
– спросила девушка и снова ткнулась лицом в его напрягшееся тело.
Он не мог говорить. Не сейчас.
Но позже он сказал:
– Да, миры остаются пустые.
– Навсегда?
– Да, навсегда.
– Вы очень человечная раса.
– Вряд ли в нас осталось что-нибудь человеческое. Мы делаем это для большего блага.
Реддич сам рассмеялся над словами "большее благо". Его пальцы скользили по телу девушки. Он снова возбудился. Последний раз это было так давно.
– В моем мире, - сказала она, - было гораздо теплее. В прежние времена моя раса обладала способностью летать. Мы унаследовали небо. В замкнутом пространстве, как здесь, я чувствую себя плохо.
Он сжимал девушку в объятиях: втиснул бедро между ее длинных ног и гладил густые темно-синие волосы.
– Я знаю слова и песни четырехсот лет, прожитых мной и моей расой, произнес он, - и хотел бы сказать что-нибудь сильное и выразительное, но кроме "я люблю тебя" и "спасибо", мне ничего не приходит в голову... И еще "Земля задрожала", но я лучше воздержусь от этого, потому что начну смеяться, а смеяться я не хочу.
Он провел рукой по ее животу. Пупка не было. Маленькие груди. Лишние ребра. Она была прекрасна.
– Я счастлив.
– Когда мы любим, мы умеем делать это гораздо дольше. Хочешь?
Он кивнул, а она поднялась на колени и вытащила из полой сережки пульсирующий бледным светом крошечный камень. Раскрошила его перед носом Реддича и наклонилась вперед, чтобы тоже вдохнуть окутавший погибший камень бледный туман. Потом улеглась в ожидающую ее тело форму, и спустя мгновение они начали снова... ...и она взяла его в свой мир.
Теплый, весь из неба, с одиноким, бледным солнцем, цвета камня, которым она его одурманила. Они летели, и он видел ее народ, каким он был десять тысяч лет назад. Красивый, крылатый народ, радостно предвкушающий тысячелетнюю жизнь.