Поцелуй перед смертью
Шрифт:
– Хорошо, – сказала она мрачно, – но вы сами увидите. Он дал мне строгие указания. – Она робко постучала в дверь. Открыв её, проскользнула внутрь, трусовато выставив перед собой злополучный листок.
Обратно она вышла через минуту с миною разочарования на лице.
– Проходите, – процедила она, придерживая открытую дверь.
Мужчина пролетел вихрем мимо неё, всё так же с пальто, перекинутым через плечо, и книгой под мышкой.
– Улыбайтесь, – на ходу прошептал он.
Услышав негромкий звук закрывающейся двери, Лео Кингшип оторвал взгляд от листка бумаги у себя в руке. Он стоял за своим письменным столом, в одной рубашке, – пиджак был накинут на спинку
– О-о, – вырвалось у него, когда посетитель приблизился настолько, что заслонил собою солнечный свет, и Кингшип смог узнать его. – Вы. – Он посмотрел на листок бумаги и скомкал его; обеспокоенность на его лице сменилась выражением облегчения, а затем и досады.
– Здравствуйте, мистер Кингшип, – сказал вошедший, протягивая руку.
Кингшип, без особой радости, пожал её.
– Не удивительно, что вы не назвали мисс Ричардсон своё имя.
Мужчина с улыбкой уселся в кресло для посетителей. Пальто и книгу он положил себе на колени.
– Но, боюсь, я забыл его, – признался Кингшип. – Грант? – сказал он наудачу.
– Гант. – Посетитель непринуждённо скрестил свои длинные ноги. – Гордон Гант.
Кингшип продолжал стоять.
– Я крайне занят, мистер Гант, – заявил он решительно, указав на заваленный бумагами стол. – Так что если эта «информация о Дороти и Эллен», – он потряс в воздухе скомканным листом бумаги, – состоит из всё тех же «теорий», которые вы излагали в Блю-Ривер…
– Частично, – сказал Гант.
– Что ж, сожалею. Но слушать не хочу.
– Догадываюсь, что я не сумел потрясти ваше воображение.
– Вы хотите сказать, что вы тогда не понравились мне? Это не так. Совсем не так. Я понимаю, что вами двигали самые лучшие побуждения; к Эллен у вас возникла симпатия; вы проявили… мальчишеский энтузиазм. Но вы нашли ему не лучшее применение; вы сумели причинить мне немалую боль. Ворвавшись в мой номер в отеле, сразу после гибели Эллен, вы опять напомнили мне о происшедшем, в такой момент. – Он страдальчески посмотрел на Ганта. – Вы думаете, я не хотел бы поверить в то, что Дороти не наложила на себя руки?
– Она не делала этого.
– Записка, – сказал он устало, – письмо…
– Пара туманно составленных предложений, которые могли иметь отношение к чему угодно помимо самоубийства – к дюжине разных других дел. Её могли заставить написать это с помощью какой-то уловки. – Гант подался вперёд. – Дороти отправилась в здание Муниципалитета, чтобы выйти замуж. Теория Эллен верна; это доказывает как раз тот факт, что её убили.
– Это ничего не доказывает, – огрызнулся Кингшип. – Здесь нет никакой связи. Вы слышали мнение полиции…
– Квартирный взломщик!
– А почему нет? Почему это не мог быть взломщик?
– Потому что я не верю в совпадения. Совпадения такого рода.
– Признак незрелости, мистер Гант.
Помедлив какую-то секунду, Гант решительно сказал:
– В обоих случаях убийца был один и тот же.
Кингшип устало опёрся руками на край стола, уставившись на лежавшие на нём бумаги.
– Зачем вам нужно снова копаться во всём этом? – вздохнул он. – Вмешиваясь в чужие дела. Что, по-вашему, испытываю я?.. – Сдвинув очки со лба вниз, он привёл их в нормальное положение и начал перебирать страницы гроссбуха перед собой. – А теперь, пожалуйста, уходите.
Гант не сделал и движения, чтобы подняться.
– У меня сейчас каникулы, – начал он. – Я живу в Уайт-Плейнс. Я бы не стал тратить целый час на поездку в Нью-Йорк, чтобы ещё раз пересказать то, что уже говорил в марте.
– И что тогда? – Кингшип устало посмотрел на удлинённое скуластое лицо Ганта.
– В утренней «Таймс» была заметка – в разделе светской хроники.
– О моей дочери?
Гант кивнул. Достал пачку сигарет из нагрудного кармашка.
– Что вы знаете о Баде Корлиссе?
Кингшип молча уставился на него.
– Знаю о нём? – повторил он медленно. – Скоро он станет моим зятем. Что вы под этим подразумеваете, знать о нём?
– Вы знаете, что он встречался с Эллен?
– Конечно, – Кингшип выпрямился. – К чему вы клоните?
– Это длинная история, – заметил Гант. Его голубые глаза под густыми светлым бровями смотрели на собеседника твёрдо, решительно. Он показал рукой Кингшипу на его кресло. – И мой доклад не выиграет от того, что вы будете нависать надо мной, как Вавилонская башня.
Кингшип сел. Руки он продолжал держать на краю стола, как если был готов в любое мгновение подняться снова.
Гант закурил сигарету. Он сидел молча какое-то время, что-то взвешивая в своих мыслях, покусывая нижнюю губу, точно ждал сигнала к началу. Заговорив же, повёл свой рассказ в непринужденной, уверенной манере радиокомментатора.
– Выехав из Колдуэлла, – начал он, – Эллен написала письмо Баду Корлиссу. Мне посчастливилось прочитать это письмо вскоре после её приезда в Блю-Ривер. И на меня оно произвело впечатление, поскольку в нём описывался подозреваемый в убийстве, на которого я чересчур сильно был похож, чтобы оставаться невозмутимым. – Он улыбнулся. – Я дважды прочитал письмо, и внимательно, уж можете представить. В ту ночь, когда Эллен была убита, Элдон Чессер, этот приверженец доказательства prima facia, [23] спросил меня, не была ли Эллен моей подружкой. Возможно, это единственная конструктивная мысль, которая пришла ему на ум за всю его карьеру сыщика, потому что его вопрос заставил меня задуматься про того, кто был настоящим бой-френдом Эллен, – Корлисса. Отчасти, наверно, потому, что надо было разгрузить голову от мыслей про Эллен, которая была в тот момент бог знает где, захваченная вооружённым убийцей; отчасти, потому, что Эллен понравилась мне, и меня заинтересовало, что за парень был у неё. Я размышлял над тем, что было написано в письме, которое я помнил очень хорошо и которое было моим единственным источником информации о моём «сопернике», Баде Корлиссе.
23
Доказательство, достаточное при отсутствии опровержения (лат.).
Гант помедлил секунду, затем продолжил.
– Сначала казалось, что там нет ничего; имя – дорогой Бад – и адрес на конверте: Бёртону Корлиссу, что-то вроде Рузвельт-стрит, Колдуэлл, Висконсин. Никаких других подсказок. Но, поразмыслив дальше, кое-что из письма Эллен я всё же выудил и, собрав эти крохи вместе, реконструировал их в более крупный кусок информации касательно Бада Корлисса; в то время это казалось не слишком важным; чисто внешний факт его жизни, а не черта психологического портрета, который я пытался представить на самом деле. Но факт остался фактом, и сегодня он кажется по-настоящему существенным.