Поцелуй под смоковницей
Шрифт:
У него перехватило дыхание. Если бы только это было так легко. Он принял бы от нее отпущение грехов и ушел отсюда свободным человеком. Но Антонио знал, что виноват, и если бы он сказал Мейси всю правду, то и она бы тоже так решила.
– Ты не должна так говорить.
– А ты не должен говорить, что убил его. – Она подняла руку и погладила его по щеке, потом взяла за подбородок, вынуждая посмотреть на нее. В ее зеленых глазах стояли слезы. – Так вот почему ты был таким потерянным сегодня… – тихо проговорила она, скорее утверждая, чем спрашивая. – Ты считаешь себя виноватым в его смерти, а такую ношу никто
– Ты не знаешь…
– Тогда расскажи мне.
Он покачал головой. Даже сейчас он не мог этого сделать. Особенно сейчас. Тогда она его возненавидит еще и потому, что сама пережила такую же потерю.
Мейси поцеловала его в губы, и он блаженно закрыл глаза, словно на ее губах был эликсир забвения.
– Ты и так пережил большую боль, незачем отягощать ее чувством вины.
– Ты не знаешь, – повторил он. Это было все, что он мог ей сказать.
Мейси снова поцеловала его, потом поцеловала его закрытые веки, а он лежал в ее объятиях, слабый и открытый, словно улитка, лишившаяся своего панциря.
Ее волосы рассыпались у него на груди, а она продолжала целовать его губы, его шею, его грудь, словно пыталась заглушить своими поцелуями боль его сердца. Под ее прикосновениями скорбь и горе стихали, уступая место спасительному желанию. Не тому жадному властному вожделению, которое влекло Антонио к ней час назад, но чему-то более глубокому и нежному, чему-то тревожному и непонятному. И он знал, что не может сопротивляться этому чувству.
Она перекатилась на него, ее волосы как огненное покрывало накрыли их обоих. Антонио положил руки на бедра Мейси, направляя ее. Он знал, что она тоже чувствовала это: не просто желание, но глубокую связь, установившуюся между ними. Этим вечером они дарили друг другу не только тела, но нечто большее.
Она оперлась руками на его плечи и двигалась медленно, принимая и отпуская его. Все было так просто и так правильно. В жизни Антонио было много женщин и много секса, но он никогда не чувствовал ничего подобного. Когда они подошли к кульминации, он взял ее лицо руками и не отрываясь смотрел ей в глаза. Ему казалось, что она переливается в него с каждой волной наслаждения.
Потом она лежала у него на груди, и его бешеное сердце билось прямо у нее под ухом, а он накручивал пряди ее медных волос на свои запястья, словно желая приковать себя к ней. Они молчали. Но в словах и не было нужды – они были бы лишними в этой самой простой и самой естественной форме общения.
Должно быть, он задремал и проснулся от боли в затекшей шее и от какого-то тихого звука, доносившегося из коридора. В комнате было холодно, Мейси все еще спала рядом.
Антонио лежал, перебирая в памяти все события прошлого вечера, но умиротворение и радость, с которыми он уснул, сменились ужасом и стыдом.
О чем он думал? Что он наделал?
Антонио вспомнил, как дрожал в ее объятиях, слова, которые говорил, свою слабость и свою откровенность, и… съежился от отвращения. Он всю жизнь, особенно последние десять лет, охранял свою душу от всех и каждого – так было проще и безопаснее и для него, и для окружающих. И вот за один вечер Мейси расколола его, как гнилой орех.
Антонио чувствовал себя ужасно, будто она содрала с него кожу, обнажила все его нервы, и теперь
Должно быть, всему виной виски – что же еще? Он был пьян, потерял контроль и разболтался, а эта девушка тут совсем ни при чем.
Мейси зашевелилась, и Антонио замер и закрыл глаза, потому что он не мог заставить себя посмотреть ей в лицо.
Из коридора снова послышался все тот же тихий звук, но теперь Антонио его узнал – это был скрип тележки.
– Мейси? – услышал он женский голос.
Мейси вздрогнула и подняла голову.
– Мейси, ты здесь? Ты уже убралась на этом этаже?
– Ой! Нет! Почти!
Мейси поднялась на локте. Она посмотрела на Антонио – даже с закрытыми глазами он кожей чувствовал этот взгляд. Он понимал, что это трусость, но не открыл глаза, ни когда она осторожно слезла с дивана, ни когда быстро собирала свою одежду. Он по-прежнему делал вид, что спит.
– Мейси!
– Я сейчас, подожди! Можешь пока мусор вынести? Спасибо!
Антонио услышал визг застегиваемой молнии. Он немного приоткрыл глаза и увидел, как Мейси, уже полностью одетая, стягивает волосы в узел. Она оглянулась на него, и сквозь полусомкнутые веки Антонио увидел выражение нерешительности и печали на ее лице. Она схватила свою тележку и быстро вышла из комнаты. Дверь с тихим щелчком закрылась.
Антонио вздохнул с облегчением. Так лучше.
Глава 4
Следующие две недели Мейси не могла оправиться от шока. Она не могла поверить, что она это сделала. Это было какое-то безумие, какое-то опьянение. О чем только она думала?
Тем не менее она не могла сдержать нежность, когда вспоминала их ласки. Тогда она чувствовала с ним такую близость, какую и вообразить себе не могла. Она вспоминала, как Антонио плакал у нее на груди… Как она обнимала его… Как он наполнял ее тело…
Даже сейчас, много дней спустя, при воспоминании об этом Мейси почувствовала смесь нежности и тоски.
Временами она даже думала, что, может быть, он попытается разыскать ее? Для такого влиятельного человека это не составило бы труда. Но она тут же принималась ругать себя за такие глупые мысли. Конечно, он не станет ее разыскивать! Это был секс на одну ночь, и она была не настолько наивна, чтобы не понимать этого. И все же. И все же.
Что, если бы она не сбежала? Что, если бы она вернулась к нему той ночью? Может быть, тогда этот секс-на-одну-ночь перерос бы в нечто большее, они бы встретились снова и…
«Но это уже из области сказок и сериалов», – одергивала себя Мейси. Она знала, как на самом деле устроена жизнь. Она сурова, несправедлива и очень коротка. Наверное, в ней есть и счастье, и любовь, но они точно не падают вдруг тебе в руки в пустом офисе в два часа ночи.
Мейси пыталась сосредоточиться на учебе, которая обычно приносила ей удовольствие. И теперь наконец, спустя пять лет, она вернулась к тому, о чем мечтала всю жизнь. Но даже когда она сидела на занятиях, даже когда аккомпанировала своим друзьям на службе в местной церкви, она чувствовала себя потерянной и опустошенной. Это было неприятное чувство, и Мейси снова ругала себя за наивность и влюбчивость.