Поцелуй шута
Шрифт:
Джулиана некоторое время молча смотрела на него. Он оделся, или его кто-то одел, но в вырезе туники было видно, как движется кожа в такт его спокойному плавному дыханию. Джулиана сказала себе, что должна быть благодарна тому, кто связал шута. В таком состоянии он не сможет ни докучать ей, ни раздражать своими разговорами в эти последние часы ее невеселого путешествия.
И, конечно же, он заслужил наказание за свое богохульство в часовне. Правда, она не вполне понимала, почему, раздевшись донага, он совершил кощунство, но раз аббат был в этом уверен, она не могла с ним спорить. Поэтому Джулиана откинулась на подушки и прислушивалась к негромкому гулу
Она выдержала почти час, прежде чем опустилась на колени и потянулась к повязке на его глазах. Николас сидел, не двигаясь, и даже не вздрогнул, когда ее руки коснулись его прохладной кожи. Джулиана развязала узел, затянутый на голове, и отбросила повязку прочь.
Шут моргнул, поглядел на нее поверх кляпа, а затем вопросительно приподнял брови, вновь напомнив ей любопытного сокола.
— Я оставлю вас как есть, — сказала она сердито. — Ваше поведение в часовне было просто недопустимым. Не представляю, как вы вообще могли так поступить! Счастье еще, что аббат не приказал подвергнуть вас порке. Хотя я не сомневаюсь, что вы ее заслужили.
Разумеется, он не мог ничего ей ответить, и она испытала страшное искушение продолжить внушение морали своему беспомощному слушателю, но помешало ее почти болезненное чувство справедливости.
— Если я вас развяжу, вы обещаете, что будете прилично себя вести? — требовательным тоном спросила она.
Он просто смотрел на нее, никак не выражая своего согласия, и Джулиана отодвинулась назад, сложив руки на коленях и пытаясь быть непреклонной.
Она даже закрыла глаза, чтобы успокоиться, и принялась что-то напевать про себя. Затем откинула занавески и стала смотреть на окружающий пейзаж, но ее взгляд упал на хвост трусящего прямо перед ней осла, на котором восседал аббат, и она поспешно задернула шторы.
В паланкине было слишком темно и тряско, чтобы заниматься каким-нибудь рукоделием, и, конечно, она не могла бесконечно притворяться, что не видит терпеливо наблюдающего за ней человека.
Она снова встала на колени, громко вздыхая.
— Просто не понимаю, как вы можете быть таким надоедливым, даже когда не способны ни говорить, ни двигаться, — проворчала она. — Наклонитесь сюда, я освобожу вам рот.
Он послушно наклонился, при этом его шелковистые светлые волосы упали ему на лицо. Узел развязывался с трудом, и все это время лицо Николаса находилось в опасной близости от ее груди. На ней было несколько слоев одежды: льняной, шелковой и шерстяной, и тем не менее она чувствовала его горячее дыхание, обжигающее ей кожу, ее руки вдруг сделались неловкими и странно дрожали. Когда Джулиана в конце концов справилась с узлом, она в ту же секунду откинулась назад на свое место и судорожно вдохнула воздух — она даже не заметила, что все это время сдерживала дыхание.
Николас потряс головой, освобождаясь от кляпа и откидывая длинные пряди волос с лица. Она ждала, что он хотя бы поблагодарит ее, но он так ничего и не сказал, только сделал едва уловимое движение плечами, привлекая ее внимание к своим все еще связанным за спиной запястьям.
— Могли бы хоть поблагодарить меня, — проворчала она. — Ладно, повернитесь, я развяжу вам руки.
Он не двинулся. По правде говоря, паланкин был очень тесным, заваленным подушками, и повернуться здесь было бы довольно затруднительно, тем более с завязанными руками и ногами. Николас все же попытался придвинуться к ней, но из этого мало что вышло. Значит,
Эти узлы оказались еще более упрямыми. Она так старательно пыталась развязать их, что не сразу заметила некоторые очевидные вещи. Например, каким теплым и твердым было его тело, к которому она прижималась, как красив рельеф мышц, проступающих под мягкой тканью его туники; как шут был спокоен и тих, почти неподвижен, пока она сражалась с непокорными узлами за его спиной; и как туника на его спине медленно становилась влажной и темно-красной.
Наконец кожаные узлы были развязаны и руки шута освободились. В этот момент паланкин качнулся, и Джулиана потеряла равновесие, почти упав на Николаса, однако тот успел подхватить ее и удержал в каком-то дюйме от своего тела — достаточно близко, чтобы Джулиана могла почувствовать его напряжение и жар. Она взглянула прямо в его абсолютно непроницаемые глаза и вдруг подумала о том, как бы это было… чтобы она почувствовала, если бы…
А затем она увидела кровь и отшатнулась от него потрясенная.
— Что они сделали с вами?
Сначала она подумала, что он не ответит. Но его подвижный, насмешливый рот скривился в усмешке.
— Отец Паулус постарался содрать с меня заживо кожу, как и обещал. — Голос у него был хриплым. — Он оказался удивительно сильным для такого тощего человека.
— Возможно, он черпает силы в своей убежденности, — произнесла Джулиана чуть дрожащим голосом и повернулась, роясь среди подушек в поисках своего мешка с вещами.
— Возможно. А может быть, он просто много тренировался с кнутом. Что вы там ищете, миледи?
Она вынырнула из вороха подушек с маленьким керамическим кувшинчиком в руке.
— Здесь мазь из пчелиной пыльцы и брусничного сока. Это чудодейственное средство от ран. Поднимите свою тунику.
— Не стоит, — сказал он, храня на лице все ту же усмешку, которая была очень похожа на гримасу боли.
Джулиана наклонила голову и внимательно посмотрела на него.
— Я могу смело отбросить предположение, что дело в вашей чрезмерной скромности и застенчивости, — сказала она. — Видимо, вы мне не доверяете. Ну что ж, слово чести, что это не яд. Эта мазь действительно поможет быстрее зажить вашим рубцам.
— Вы едва ли похожи на отравительницу, миледи, — сказал он тихо. — Но тем не менее пусть моя одежда на этот раз останется на мне.
Джулиана не знала, стоит ли ей рассердиться или почувствовать себя польщенной.
— Как вы можете судить обо мне? Уверяю вас, у меня достаточно храбрости и решительности, чтобы… чтобы…
— Убить кого-нибудь? Сомневаюсь, миледи. Храбрость и решительность у вас есть, но только не склонность к убийству.
— Вы правы, — сказала она убежденно. — Потому что, если бы такая склонность у меня была, она непременно проявилась бы после часа, проведенного в вашем обществе.
Он вдруг откинул голову назад и рассмеялся, превозмогая боль.
— В таком случае могу считать за честь, что мне удалось быть вам полезным.
— В чем же?
— А в том, что теперь вам не придется беспокоиться о темных побуждениях, которые могли скрываться в вашем сердце. Вы встретились лицом к лицу с худшим из того, что могла предложить вам жизнь, чтобы подразнить вас, и теперь вы можете смело считать себя свободной от этого страшного порока. Разумеется, у вас могут быть другие порочные стремления, и я готов сделать все от меня зависящее, чтобы помочь вам выявить их.