Поцелуй в темноте
Шрифт:
Ройс загородила глаза от яркого солнечного света, льющегося в кухонное окно. Одно открытие состоялось, и оно стало для нее шоком. Теперь она знала, почему Митч отказывается защищать обвиненных в изнасиловании.
«Шериф отвез Лолли обратно на ферму к кузинам. Как только он выпустил ее из машины, она спряталась в сарае. Вот как была перепугана! Все, конечно, думали, что она одумается, но прошло три дня – а она так и не вышла».
Ройс уставилась на магнитофон, с острой жалостью представляя себе ужас несчастной Лолли. Ей не у кого было искать сочувствия: никто бы ее не понял. Она сделала единственное, казавшееся ей выходом: спряталась в спасительной темноте
«Кузен Лолли полез за ней в сарай, и она убила его вилами. На суде никто не сомневался, как было дело: ее пришлось держать в смирительной рубашке. Стоило ей завидеть парня, похожего по возрасту на студента колледжа, как она пыталась его прикончить».
«Шериф не пытался найти шайку, изнасиловавшую Лолли?» – спросил Уолли собеседницу.
«Пытался, но никто не знал, откуда они взялись. Кто-то видел машину с парнями в ночь, когда пропала Лолли. Но Лолли была слишком не в себе, чтобы помочь розыскам».
«Она не нападала на шерифа?» – спросил Уолли.
«Нет, он был староват, а Лолли не боялась ни мальчишек, ни стариков. Судья сказал, что у него еще не бывало такого печального случая, но Лолли убила человека и способна убить еще. Поэтому вместо того, чтобы приговорить ее к пожизненному тюремному заключению, он отправил ее сюда».
– Боже! – вырвалось у Ройс. Она тут же спохватилась: в соседней комнате находилась Герт. Наверное, следствием этого изнасилования стало рождение Митча!
От этой мысли она окаменела. Когда до Митча дошла страшная правда? Он столько лет жил с ужасной мыслью: из-за него рухнула жизнь его матери!
Эмма продолжала:
«Когда выяснилось, что Лолли ждет ребенка, было уже поздно что-либо сделать. Мы боялись, что она попытается наложить на себя руки, но когда ребенок родился, она оказалась любящей матерью. Она как будто не видела связи между изнасилованием и своим материнством».
«Значит, ей стало лучше?»
«Нет. Ее держали в женском отделении, и она почти не видела мужчин. Ее участок в огороде был прямо перед корпусом. Она проводила там почти все время. Надзиратели следили, чтобы поблизости не оказалось мужчин. Но Лолли оставалась прежней. Возможно, сейчас ей лучше. Лет десять тому назад сын перевел ее в какую-то шикарную частную больницу».
Вон оно что, подумала Ройс. Его мать содержится в психиатрической лечебнице. Но зачем ему проводить деньги на ее содержание через Каймановы острова? Впрочем, это не имеет значения. Она благословляла его за то, что он постарался обеспечить хороший уход матери; жизнь которой сложилась так несчастливо.
«Когда родился ребенок, в Фэр-Акрз директорствовала мисс Раймонд. Она жалела Лолли. Она сказала: „Не беда!“ и разрешила ей оставить ребенка при себе – сначала ненадолго, но год шел за годом, а мисс Раймонд все не находила сил причинить Лолли боль и отнять у нее Бобби».
Бобби? Наверное, полное имя мальчика было Роберт. Значит, на самом деле Митча зовут Роберт Дженкинс. Ройс подумала, что это имя ему не очень подходит. Для такого выдающегося человека, как Митч, не годилось простецкое имя Роберт.
«А школа?» – спросил Уолли.
«Он ходил в школу прямо тут, на территории. В ней учатся дети сотрудников. Невесть что, конечно… Все бы ничего, но как-то жарким днем, в конце августа, сюда забрела старая ищейка. Он назвал пса Харли, как мотоцикл. Уж как Бобби его любил! Лолли почти все время проводила в огороде. Детей одного с Бобби возраста вокруг не было».
У Ройс щемило сердце от жалости к Митчу – одинокому мальчишке, угодившему в такое место. Неудивительно,
«Если хотите знать мое мнение, то я считаю, что тот фермер получил по заслугам. Бобби оглушил его прикладом дробовика и отделал по первое число. Тому наложили шесть швов, чтобы зашить рану. Фермер донес на него, и Бобби арестовали».
«Это в восемь-то лет?» – удивился Уолли.
«Прежний шериф к тому времени ушел на пенсию, а новый, молодой, считал, что сынок Лолли такой же псих, как она. Они посадили Бобби в тюрьму, где он дожидался, пока из Тилерсвилля пожалует судья».
– Ну и варварство! – не вытерпела Ройс, представившая себя на месте Митча.
Внутри у нее что-то оборвалось. Она прощалась вместе с несчастным ребенком с невинностью, с доверчивым детским отношением к миру. Все это рухнуло. Она представила себе, с какой болью прощался маленький Митч с детской наивностью, и испытала не меньшее, чем он тогда, страдание. Как хорошо ей запомнился ее собственный опыт пребывания в тюрьме! Что должен был чувствовать в заключении мальчишка? Особенно после того, как собственноручно прикончил обожаемую собаку…
«В общем, Бобби взбесился. Говорят, он стал орать во все горло, биться головой о стену. Я сама ходила к нему, хотела помочь. Это зрелище я никогда не забуду. Они надели на него смирительную рубашку. Он лепетал какую-то чушь: мол, у него в голове кто-то сидит и с ним разговаривает. Бедненький, такой кроха! Кто мог подумать, что он таким вымахает! В общем, я оказалась единственной, у кого хватило ума сбегать за молодым врачом, который приехал в Фэр-Акрз на лето интерном. Он сделал Бобби укол, и мальчик уснул. Представляете, что нашел врач? Гусеницу у мальчика в ухе! Он ее вытащил, но они так долго ждали, так долго кричали, что он такой же ненормальный, как его мамаша, что он успел оглохнуть на это ухо».
Ройс похолодела. То, что случилось с Митчем, было даже не варварством, а чем-то таким, чему было трудно подобрать определение. Неужели такое могло происходить в их стране? Ею овладело бешенство, сменившееся отчаянием.
Она с удовольствием передушила бы этих людей. Но было уже поздно. Дело было сделано, зло причинено. Что бы Ройс ни предприняла, изменить что-либо было не в ее силах.
«Потом приехал судья. Мисс Реймонд наняла старого Бастера Тейтума, единственного адвоката в наших краях, который представлял на процессе интересы Бобби. У Бастера оказалась мертвая хватка. Он убедил судью отпустить Бобби, но судья постановил, что паренька надо забрать из Фэр-Акрз. Он сказал, что это неподходящее место для ребенка. Бобби сидел рядом с Бастером с боевым видом, но стоило ему услышать, что его отбирают у мамы, он расплакался. Вернее, развопился. До сих пор слышу его крик: „Хочу к маме! Пожалуйста, не забирайте меня у мамы!“ Шерифу и его помощнику стоило больших трудов запихнуть Бобби в полицейскую машину. Как сейчас вижу его носик, прижатый к стеклу, кулачок, колотящий по дверце. „Мама, мама, мама!“ – так он кричал. У меня сердце готово было разорваться. Но этим дело не кончилось. Пришлось рассказать обо всем Лолли. „Мое дитя! – разрыдалась она, когда обо всем узнала. – Не позволяйте им забирать его! Как я буду здесь одна, без моего ребенка? Не могу! Помогите хоть кто-нибудь!“ Потом Лолли перестала есть. Она даже бросила работать в огороде, хотя раньше очень любила это занятие. Знай себе твердила: „Не оставляйте меня здесь одну. Без ребенка я умру. Умру!“