Поцелуй вечности
Шрифт:
«Мы — охотники за вампирами, и наше дело свято. Мы пришли из Испании, чтобы спасти мир. Бегите от нас на солнечный свет, демоны ада! Вам лучше умереть, сгорая в пламени, чем от наших рук!»
В ту ночь рядом со мной был Антонио де ла Крус. Иногда он брал мою защищенную перчаткой ладонь в свою руку, и мы вместе шли сквозь темноту. Висевший за плечами арбалет больно ударял по ссадинам, полученным накануне во время отработки приемов уличного рукопашного боя. Вокруг нас поднимался туман, словно дым от стремительно распространяющегося лесного пожара. Впереди послышались крики. Антонио отпустил мою руку и исчез. Я окликнула его, он отозвался,
«Не думай о нем!» — приказала я себе. Когда мне удалось сосредоточить взгляд на грязных стеклах киотов с иконами святых, перед глазами все стало расплываться. Лик Спасителя смазался и начал таять. «Подумай о своем наследии и о данных тобой обещаниях. О дедушке и бабушке».
Чарльз (Че) и Эстер Лейтнер, мои дедушка и бабушка, считались революционерами, — по крайней мере, они так себя называли. В наши дни подобных людей называют террористами. Во время вьетнамской войны они взрывали бомбы в банках и на военных базах. У меня на шее висит медальон с фотографией «папаши Че» и бабуси. На снимке она запечатлена в моем возрасте; ее роскошные вьющиеся волосы — я получила их в наследство — ниспадают до самой талии. Волосы перехвачены на голове кожаным ободком, на носу — очки с круглыми стеклами в металлической оправе. Дополняют образ армейская куртка и потрепанные джинсы. Дедушка мог бы сойти за ее близнеца, только ростом немного выше.
Они очень гордились тем, что я стала учиться в Академии. А мои родители… не очень. Они были пацифистами и считали, что пришло время прекратить борьбу, выслушать доводы вампиров и найти путь к сосуществованию. Мы яростно спорили на эту тему. Дедушка с бабушкой считали моих родителей безнадежными мечтателями.
Когда война приняла более ожесточенный характер, я встала на сторону бабуси и папаши Че. Для нас не представлялось возможным сидеть с вампирами за одним столом и вести переговоры. Мы считали их зверями, ненасытными чудовищами. Пытаться с ними договориться — все равно что предложить себя в качестве обеда.
Но теперь…
— Давайте приступим к делу, — предложил Диего, войдя в церковь через боковую дверь рядом с алтарем.
Нам всем пришлось выучить испанский. В прежние времена, до того как вампиры объявили нам войну, студенты приезжали в Саламанку, чтобы учиться испанскому языку, а не рукопашному бою.
Диего стоял перед своим деревянным креслом, богато украшенным и покрытым черным бархатом. Черный цвет был нашим цветом, символом темноты. Солнце — не для нас. Не однажды я задумывалась, как много общего у нас, охотников, с вампирами, — гораздо больше, Чем с остальной частью человечества.
«Вот оно, начинается!» — подумала я, и меня охватила дрожь. В полночь зазвонит колокол во славу наступившего Нового года и как реквием по тем семнадцати из нас, которые не станут охотниками за вампирами и будут обречены на постоянное преследование. Ведь личности выпускников известны. И только один получит священный эликсир, который придаст ему (или ей) силы для грядущих суровых испытаний и обеспечит быстрое выздоровление. Остальные будут уязвимы, их легче убить.
Эликсир готовится на основе магии. По слухам, это сочетание невероятно редких трав, которые можно собирать в единственную ночь в году и которые растут только в самом сердце одной из вампирских твердынь. Лишь один школьный священник Арманд умел готовить эликсир. И его всегда хватало
Я взглянула на Антонио, сосредоточенно крестившегося в дальнем конце церкви. Он, как и я, был в черном одеянии, под которым скрывался бронежилет. Резко очерченный профиль, свободно свисающие по щекам завитки черных волос. Подобно любой девчонке в Академии, я сильно им увлеклась. И мне понадобился почти год, чтобы понять: в его сердце нет места для девушек и романов. Вампиры уничтожили всю его семью. Он один уцелел. «Они отняли у меня все на свете» — так говорил Антонио. Его яростная ненависть поражала меня и делала его в моих глазах каким-то иным, высшим существом.
В его присутствии я чувствовала себя неловко. Членов моей семьи и моих друзей никто не убивал. Я пришла учиться воевать с вампирами потому, что это звучало круто и стильно, а еще потому, что я хотела больше походить на свою бабушку, чем на маму. Я была глупым ребенком. А когда мои мысли вернулись к Джеку, я поняла, что так им и осталась.
В ту ночь, когда я встретила Джека, — а это была ночь Хеллоуина — Антонио сказал мне, что из всех девушек нашей группы он больше всех уважает меня. Продолжал бы он уважать меня, если бы узнал, что я влюбилась в вампира? Скорее всего, просто убил бы собственными руками.
«Ты же понимаешь, почему я не могу…» — начал однажды Антонио. И тогда я подумала, что он меня любит. Я не знаю, какого рода внутренняя борьба в нем происходила, но поняла, что он ее проиграл. Хотя было слишком поздно, я так и не сказала ему этого. Мы никогда не говорили на эту тему, поэтому мне и не пришлось рассказывать ему, как я изо всех сил старалась не давать волю своим чувствам, потому что считала это безнадежным делом. А поскольку он никогда не признавался мне в любви, мне не пришлось прибегать к избитому приему — убеждать его, что, раз я любила его, как брата, наши отношения дальше не заходили.
Невольно демонстрируя свой статус, я сидела одна. Как, впрочем, и почти все остальные — нас научили ожесточать свои сердца. Единственным исключением были сидевшие вместе Джеми и Скайи, оба рыжеволосые. Джеми — свирепый уличный драчун из Северной Ирландии, был самым непримиримым из всех. Он явно нравился Скайи, принадлежавшей к субкультуре лондонских готов, но, по-видимому, не обращал на это внимания. Я опасалась, что мои собственные предпочтения могут этой ночью убить их. Или Антонио. Такие невеселые мысли бродили в моей голове, когда я рассматривала находившуюся за алтарем мрачную гравюру с изображением распятого Христа. Если до поступления в Академию кто-то не был верующим, то здесь непременно стал бы таковым: кресты, святая вода, церковные облатки действительно оказались весьма эффективными против вампиров. Во всяком случае, против большинства из них. Но я знала одного, на которого они не действовали.
«…Или Джека, — добавила я к своим молитвам. — Не приноси известие о его смерти к моему порогу».
Я начала ощущать собственное дыхание. Когда Диего пристально посмотрел на меня, внутри все сжалось. «Он ничего не знает, — напомнила я себе. — Он не может знать. Ведь я вела себя так осторожно».
Мой бронежилет под черным плащом был надет поверх старого, безобразного черного свитера и выгоревших, потрепанных джинсов. Именно это было на мне, когда я впервые встретила Джека. Я не вполне сознавала, что хотела сказать, надевая именно ту самую одежду, но в ней я чувствовала себя лучше. Возможно, безопаснее.