Почти цивилизованный Восток
Шрифт:
Или позолоченные. В самом-то деле, какой дурак для обивки кресла будет золото использовать? Эдди с трудом сдерживался, чтобы не выковырять один, махонький, на проверку.
– Я прошу простить меня, - мистер Саттервуд поклонился, прижав руки к груди. – За то, что знакомство наше началось, быть может, не так, как хотелось бы.
А умеют на Востоке говорить. И главное так, что верить хочется, да не можется. Пусть бы и на физии этого Саттервуда застыла гримаса прелюбезнейшая. Но в глазах, в глазах другое видится.
Ожидание.
Чего?
–
– Несомненно, несомненно… - Саттервуд – мистером называть его вот никак не хотелось – потер ручонки. – Безусловно рад, да… но хотелось бы кое-что уточнить.
– Если надо, мы съедем, - пожал плечами Чарли.
– Не надо, - сказал Эдди.
– Нет, нет, что вы… личный гость миссис Вестон-Маш… это будет оскорблением памяти покойной госпожи.
И рожу скорбную изобразил.
– Вот стервец, - восхитилась леди. – Не дергайся, мальчик. Представь, что меня здесь нет.
Эдди тоже сел.
Кресло было глубоким, мягким, но самое важное – крепким.
А молчание затягивалось. Саттервуд уставился на Эдди. А Эдди что? Небось, глазами дырку не протрешь, так что пускай себе пялится, ежели охота. Эдди тоже вон поглядит.
– Мистер…
– Годдард, - сказал Эдди. – Элайя Годдард.
Приподнятая бровь. Удивление. Ждут пояснений? Пусть себе ждут. Эдди ничего пояснять не собирался. Ну не говорить же, что папаша – гребаный придурок, который имени родного сына не помнит. Или что документы на Эдди он выправлял в дупель пьяным. Только не понятно, изначально он ужратым был или в процессе достиг того блаженного состояния, когда все по хрену.
Эдвард.
Элайя…
Хорошо, хоть на букву ту. А потом уже из принципа править отказывался.
– Можете звать Эдом, - разрешил Эдди.
– Чудесно… тогда зовите меня Найджелом, - представился Саттервуд. И сам сел. Его кресло отличалось от прочих чуть более темным цветом кожи.
Высокой спинкой.
Подлокотниками, покрытыми позолотой. Не кресло – трон. И стояло оно так, что выходило, будто сидящий в нем человек смотрит на посетителей сверху. Ага… выходило бы. Будь Эдди ростом пониже. Он покосился на Чарли, но тот, кажется, этаких мелочей вовсе не замечал. Милли же, потянувшись, добралась до коробки с конфетами и, стащив две, сунула в рот. Потом подумала и взяла коробку, поставила себе на колени.
– Так удобнее, - сказала она Саттервуду, который, кажется, к подобному не привык.
– Чудесная девочка, - леди хихикнула. – Чую одну кровь.
– Сестра.
– Что?
– Это не вам, - отмахнулся Эдди.
– Леди… здесь? – с придыханием поинтересовался Найджел. – Она действительно здесь?
– Здесь, - сказала Миллисента. – Что? Или хотите сказать, что я на леди не похожа?
Вот когда она говорит подобным тоном, лучше не спорить.
Саттервуд и не стал. Замахал руками.
– Что вы, что вы… в вас сразу чувствуется врожденное благородство! А эти тонкие черты лица говорят сами за себя и…. и я волнуюсь. Лишь это может послужить оправданием. Но сейчас я имел в виду благородную леди Вестон-Маш.
– Скажи этому придурку, что я здесь.
– Она здесь, - послушно повторил Эдди.
– Несказанно рад, леди… несказанно…
А вот радости в голосе не хватило.
– Могу ли я…
– Не может, - отрезала леди. – Мне он никогда не нравился. Скользкий, наглый тип. Втерся в доверие к бедной старушке…
– …просить вас выступить посредником в переговорах.
– С кем? – уточнил Эдди. – Точнее между кем.
– Между многоуважаемой леди Вестон-Маш и её почтенной внучкой… видите ли… - Найджел оглянулся, будто опасаясь, что кто-то подслушает. – Проблема в том… что леди ушла… скоропостижно.
– Скоропостижней некуда, - упомянутая леди явно не собиралась покидать кабинет.
– Она с ней приключился приступ кишечных колик.
– Из-за мышьяка, который мне подсыпали в бокал. Собственный сын, к слову! Этого не говори. Все равно поганец мертв.
Эдди промолчал.
Все-таки семейные отношения – штука сложная.
– И так вышло, что… леди оставила завещание. Весьма… весьма специфического толка.
– А ты что думал, говнюк?
Эдди поглядел на даму с укором. Ему казалось, что леди не выражаются подобным образом.
– Знаешь, - та слегка смутилась. – Когда я была жива, тоже стеснялась. Все казалось, леди то, леди это… а иногда надо говнюка назвать говнюком. Особенно, когда он им и является.
– …это вызвало определенного рода затруднения, - Найджел замолчал.
– Какие? – уточнил Чарльз.
– Это… дело семейное.
– Вы хотите помощи. А стало быть, мы должны знать, в чем дело. В конце концов, Элайя…
Эдди ненавидел, когда его так называли.
– …может поинтересоваться у покойной леди…
Найджел вздохнул.
И снова вздохнул.
И поднялся.
– Мы можем прогуляться?
Милисента облизала пальцы и поглядела в окно. Дождь шел. Дождь шел давно. И само окно было сизым, затянутым дрожащею пленкой воды.
– Сейчас?
– Боится, что я подслушаю… больно хотелось, - леди фыркнула. – Сиди уже… потом переговорим. Скажи ему, что у меня дела. А в третьем номере опять плесень. И трубы протекают!
Эдди послушно передал.
– Она… и вправду ушла? – осторожно уточнил Найджел и, вытащив из рукава клетчатый платок, который совершенно не вязался с общим изысканным обликом, вытер лоб. – И-извините… одно дело, когда ты знаешь, что где-то здесь может витать неупокоенная душа… и другое, когда вот так, узнаешь, что она и вправду… неупокоенная.