Почти как люди
Шрифт:
Смотрю на нее и не знаю, что ответить. Она тем временем слегка успокаивается.
– Ты знаешь ведь, Ваня, что я всегда нормально относилась к созидателям. До тех пор, пока нас это не затронуло. Я умом то все понимаю, но вот сердцем, хоть убей, – нет! Как можно ребенка у родителей отнять? Почему нельзя было это сделать позже – когда он повзрослел бы?
– Ты и сама знаешь. Они считают, что потом таланты ребенка уже намного труднее раскрыть. И намного труднее приучить его к новой жизни. Они ведь нам про это рассказывали.
– В любом случае они не имеют права так поступать.
– Не знаю, что
– Да я и не жду ответа, Ваня. Я просто места себе не нахожу. Как будто часть сердца вырвали. Не могу я… – снова всхлипывает.
Я пытаюсь найти хоть какие-то слова.
– Какой выбор у нас был? – спрашиваю в конце концов я.
– Никакого. Мы просто твари, у которых они могут забирать детей. Тебя, Ваня, устраивает то, что мы – просто твари?
Она молчит. Я – тоже. Просто смотрю на женщину, которую люблю больше жизни, и не могу видеть, как она страдает. Вспоминаю, как забирали Мишку – маленькое родное существо, моего лучшего друга. Перед глазами стоит он, разрывающийся от плача и кричащий: «Мама, папа, не отдавайте им меня! Я хочу жить с вами. Я не хочу уезжать!». Зачем я себе вру и пытаюсь себя успокоить? Зачем?!
– Они вернут нам Мишку – говорю я тихо – Вернут, поверь!
– Как?
– Это уже моя забота. Вернут, даже если ради этого мне придется их всех до одного перебить.
– Разворачиваюсь и быстро иду к выходу из квартиры. Выхожу на улицу и бесцельно бреду. На встречу попадается сосед.
– Вано, привет! Ты что такой грустный?
– Привет! Ты и сам знаешь…
– Умника вашего забрали? А нечего было рожать такого и воспитывать так. Думал, что вот так можно быть лучше всех? Вот и получил…
Ухмылка на его тупом лице резко исчезает – дальше только с упоением чувствую хруст его лица под костяшками своих пальцев. Когда меня оттаскивают от него и я, спустя время, прихожу в себя и не чувствую ничего кроме опустошенности и какой-то беспредельной тоски.
– Мишка, я тебя верну! Чего бы мне это ни стоило!
Отец
Мой отец, хоть и был Созидателем по сути своей, предпочел жизнь Примитива.
Правила перемещения не подразумевали возможности взять мать и моего брата с собой, поскольку по результатам тестирований их отнесли к примитивам.
Только мы с отцом могли переместиться, оставив мать, сестру и младшего брата. И хотя принудительное изъятие детей созидателями как норма уже вступила в силу, для меня было сделано исключение – авторитет деда, к которому апеллировал отец, сыграл свою роль.
Когда отец умирал от болезни сердца, устранить которую можно было только напечатав и пересадив ему новое сердце, что примитивам было недоступно, я спросил его о том, не жалеет ли он об упущенной возможности.
– Зачем, дружочек, нужна бесконечная жизнь, если она пуста и вакуум от того, что ты оставил в обмен на нее, уже никогда не заполнится? Друг, уходи к ним. Делай это как можно быстрее, пока не возникло того, что тебя удержит здесь так же, как меня. Уходи быстрее. Пожалуйста. Обещаешь?
– Обещаю, папа.
Политика
Сегодня вечером у нас в Капитолии проходит традиционный ежемесячный политический диспут.
Представители центристского крыла уже высказались как всегда «ни о чем»: дескать, нужно блюсти Морально-Этический Кодекс Созидателей, строго его придерживаться и хранить баланс.
Когда очередь дошла до представителей радикального крыла, дискуссия оживилась.
– Зачем? Зачем объясните мне нам терпеть эту угрозу под боком? Не проще ли с ней покончить одним махом? – заливался и брызгал слюной лидер партии Единочества – Они же нас ненавидят. Мы сидим на пороховой бочке. И рано или поздно она рванет. Не проще ли нам все же набраться честности и смелости и их уничтожить?
Зазвучали громкие аплодисменты.
– И как Вы дальше себе представляете продолжение? – не выдержал я – У нас периодически будут рождаться примитивы. Их тоже убивать?
– Будем перевоспитывать, Алекс. А с теми, кого не удастся – да.
– Это отвратительно.
– Не нравится, друг – так вали к ним! Ты, вроде, из семьи примитивов, поэтому, может, тебе место там, с ними?
– «Не нравится – вали» – это какая-то слабая аргументация – отвечаю ему я – Вы понимаете, что в своих рассуждениях уподобляетесь фашистам двадцатого века? Уничтожить их только потому, что они другие и нас недолюбливают? И, давайте будем честны мы этому поспособствовали во многом Разделением.
– И твой дед был автором и стоял у истоков.
– Я не считаю это в данном случае важным аргументом. Если бы это был Ваш дед, как это повлияло бы на текущую ситуацию? Она есть такая, какая есть. И я категорически не приемлю фашистских подходов типа «давайте уничтожим низших».
– Может не приемлете, потому что Ваша мамаша была такой, и Вы, в отличие от других здесь присутствующих, пользуясь привилегиями деда, провели с ней слишком много времени? Вот и набрались душевной привязанности к мамаше-примитивке, а теперь транслируе…
Я помню, как меня оттаскивают. Я помню, как рябь перед глазами начинает рассеиваться. Руки все в крови, как и его лицо. Гробовая тишина. Потом крик: «Да он же варвар! Примитивом был с детства и им же остался. Гнать его надо!»
– Рот закрой – слышу голос Петра – Если не хочешь, чтобы я его прикрыл тебе, гавнюк. Это твое, скорее, место среди примитивов. Что ты лично создал за свою жизнь? Скот мимикрирующий!
Одиночество
У каждого свое существование, свой Dasein. Брожу по набережной и как никогда остро ощущаю это.
Всю жизнь каждый из нас пытается строить иллюзии, что он не один в этом мире. Друзья, круг общения – некие суррогаты, заполняющие внутренний вакуум, который мы не способны заполнить сами. Но заполнение этого вакуума иллюзорными временными наполнителями, по сути, как протез для души.
Мы пытаемся ассоциировать других с собой, выделяя атрибуты сходства: «мы с ним на одной волне», «она меня понимает», «он думает как я»…
На ранней стадии развития человечества людям необходимо было объединяться в то, что исследователи называют «человеческое стадо», чтобы выжить. Но сейчас такой необходимости для выживания нет, а потребность в принадлежности осталась. Всю жизнь мы ищем себе подобных и пытаемся стать частью некой социальной общности, естественным элементом которой будем себя воспринимать.