Почти как люди
Шрифт:
– Нет, ты все же безответственный абсолютно. Хорошо, что в кафе в это время еще примитивов мало. Иначе не уйти тебе целым оттуда.
– Да прекрати ты уже…
– Ну да ладно… И как тебе общение с этой примитивкой? Какие мысли и эмоции?
– Ты знаешь, хоть мне и не нравится твое уж слишком высокомерное отношение к ним, но вынужден ограничиться наиболее точной формулировкой, которая приходит в голову: как будто кошка подбежала, запрыгнула на колени, понюхала тебя, зашипела и убежала.
– Вот видишь! Я же тебе постоянно говорю, что они – животные. А ты не соглашаешься.
– Я не согласен с тем, что они – животные.
– Почему? Только потому, что они генетически идентичны нам? Старик, хочешь я попрошу Стефана, и он тебе червя сварганит с нашими генами?
Я молчу, а он все не унимается.
– Ну почему ты отказываешься признать, что они не ровня нам, что они – низшая ступень?
– То, что они нам не ровня, я не отрицаю. Но они просто другие. У меня отец и мать были из примитивов. Ты же знаешь. И что же прикажешь? Констатировать, что мои родители – животные?
– Это называется «эволюция», старик! – хохочет он, но натыкаясь на мой взгляд тут же умолкает.
После минуты неловкого молчания, беседу продолжаю я.
– А если честно, Пётр, как ты при таком отношении к ним можешь работать в Лаборатории Счастья? И работать, признаюсь, очень эффективно.
– Спасибо, старик – было видно, что он смутился и почувствовал себя неловко от комплимента про эффективность – Но чем я, собственно, занимаюсь? Если отвечать предельно честно и точно – придумываю всякую всячину, которую они радостно поглощают и счастливы от этого. Новые форматы деградации – вот что я создаю.
Лаборатория Счастья занимается созданием нематериальных благ, призванных сделать примитивов более удовлетворенными и спокойными. А Петр – действительно большой талант по части создания и раскрутки новых форматов обмена контентом. А обмен контентом – это, по сути, единственная социальная активность, которой занимаются примитивы практически с момента наступления Новой Реальности. К слову сказать, тотально популярный среди примитивов формат врога «Моя простая, но чудесная жизнь» – простой непрерывной фиксации событий своего дня и их публичного размещения – его изобретение.
– Но раз ты это так классно делаешь, значит видишь в этом ценность, смысл.
– Да, Алекс, вижу. И он простой. Нас, созидателей, пять процентов, а их – девяносто пять. И, если они не будут счастливы и взбунтуются, нам не устоять. Поэтому смысл моей работы – придумывать бессмыслицу, которую они с радостью заглатывают. Они ведь уже даже не могут придумать, что рассказать друг другу – уже и это приходится решать за них! И это приходится делать: ведь стоит чуть снизить нажим «счастья», как они тут же снова вспоминают о своей ненависти к нам.
После некоторой паузы он продолжает:
– Ты мне лучше скажи, когда выйдет твоя работа «О причинах ненависти»? Говорят, что она уже прошла рецензирование оппонента, но ты её почему-то не запускаешь на Ученый Совет. Почему?
– Потому, что чем больше я размышляю над своей работой, тем более тривиальными мне кажутся мои выводы.
– Ну хоть расскажи мне, как другу, к чему ты пришел. Почему они нас ненавидят? Только из-за того, что им недоступно бессмертие, как многие полагают?
– Я пришел к выводу, что даже если бы мы были смертны, то они все-равно нас ненавидели бы.
– А если бы они были бессмертны, как и мы?
– Это был бы полный херапс…
Оба смеемся в голос. Дверь открывается и в щелку заглядывает милое лицо с очень умными глазами.
– Что у вас происходит, мальчики?
– Инга, милая, заходи – голосит Пётр – Алекс мне рассказывает о причинах ненависти.
Инга мгновенно оказывается внутри, резко закрывая дверь за собой – как будто увидела, что по комнате летает волшебный дух, который вдруг может выскользнуть за дверь.
– Алекс, так и в чем же причина? В бессмертии все же?
– Нет…
– Старик, говори, не томи – не выдерживает Пётр.
– Понимаете, когда я переварил кучу художественной литературы Эпохи Однородных, я обратил внимание на одну особенность поведения, которая была у людей уже тогда. Например, в их школах двоечники, которые усваивали знания крайне плохо, были склонны ненавидеть и покалачивать отличников, имевших высшие степени усвоения знаний. Бедные ненавидели успешных и богатых. Слабые ненавидели сильных. Перелопатив множество источников в поисках причин такого поведения, я пришел только к одному выводу…
– Какому, Алекс, скажи пожалуйста – полушепотом попросила Инга, пристально глядя на меня. И чуть внутрь меня, как она это умела.
– Двоечники били отличников только за то, что они – отличники. Сам факт превосходства отличников побуждал двоечников к насилию.
В комнате повисла тишина…
– То есть – робко начал Пётр – ненависть примитивов неустранима до тех пор, пока мы превосходим их? То есть в принципе неустранима?
– Получается, что так – отвечаю я.
Мишка, я тебя верну
Света уже много дней подряд постоянно плачет. Мне кажется, что я прямо вижу, как из нее уходит жизнь.
– Родная моя, ну не убивайся ты так! Ведь ему там будет лучше. Ты же знаешь какой он у нас умный и необычный. Его ведь здесь сверстники травили, а там он окажется среди своих. Может ему там будет лучше?
– Ты сам веришь в то, что говоришь? – спрашивает она – Ты вспомни как он плакал, когда его забирали. Он – малыш. Ему родители нужны, а не куча умников вокруг.