Почти счастливые женщины
Шрифт:
Ближе к вечеру, часам к девяти, компания пополнялась, приносили белое и красное вино, какой-нибудь малоизвестный, вынесенный из дома ром или бренди, редко коньяк или виски, но никогда водку – ее презирали, считая пролетарским напитком.
Обычно никто не напивался: дегустировали, пили умеренно, как говорили, для кайфа.
Аля осторожно пригубливала алкоголь, морщилась и оставшийся вечер пила по чуть-чуть, но в стакане все равно оставалась добрая половина.
Однажды появился Максим. Приветствовали его бурно и с явным удовольствием.
Аля замерла, сидела почти не дыша, боясь шелохнуться. Оля внимательно, не стесняясь, разглядывала его, потом наклонилась к Але и шумно выдохнула ей в щеку:
– Забудь. Ты что, не видишь, кто он и кто ты?
Аля молчала.
– Он не для тебя, – продолжала Оля, крепко и больно сжав ее руку, – и ты не для него! Вы несовместимы. Ты меня слышишь?
Резко встав, быстрым шагом Аля пошла к дому. Оля бросилась за ней. Вслед им засвистели. Оля догнала Алю и, схватив ее за плечо, резко развернула к себе. На их возбужденные, расстроенные и бледные лица косо падал свет фонаря.
– Ты что, обиделась? – удивилась Оля. – На правду обиделась? Ну и дура, – припечатала она. – Кто тебе скажет, если не я? Никто! Потому что всем наплевать! Он же герой, плейбой, красавчик! Ты что, не видишь? И у него всегда будут самые красивые и модные девки! А ты? Ты скромница, отличница! Ну и вообще, – Оля слегка стушевалась, – обыкновенная. Таких миллионы. И ты это знаешь. И я честно не понимаю, на что ты обиделась!
– Я не обиделась, – спокойно ответила Аля. – И еще, я не отличница. У меня две четверки. То, что я обыкновенная, я знаю. Только это ничего не меняет. И запомни: я выйду за него замуж. Слышишь, выйду! Можем поспорить. И вообще, это мое дело. И еще – я очень жалею, что поделилась с тобой.
Оля смотрела на нее как смотрят на душевнобольных.
– Нет, Аля, мы спорить не будем. Дело твое, только запомни: от таких надо держаться подальше.
Быстрым шагом Аля направилась к дому. Оля осталась у фонаря, достала из кармана сигарету и спички, неумело закурила. Курить ее научила смешливая Белка.
Оля закашлялась, сглотнула тягучую слюну и посмотрела вслед подруге. Кажется, бывшей подруге. Алька обиделась, дурочка. Глупо обижаться на правду. Да, жаль. Так не хотелось отправляться обратно в пустую и душную Москву! Зря она, зря. И чего, дура, влезла?
Но девочки помирились. Вечером, когда улеглись, Оля приобняла Алю и ткнулась носом ей в ухо:
– Эй! – шепнула она. – Не сердись! Ну я же как лучше хотела. Чтобы тебе потом не было больно. Ну что, проехали?
Аля хихикнула и отодвинулась.
– Щекотно, отстань! И больше никаких выяснений, спать умираю. Ладно, проехали. Что с тобой делать?
«Все-таки хорошая она, – засыпая, думала Оля, – не злая. Только странноватая и дурная, но верная и добрая».
Утром, когда Аля на кухне жарила гренки, туда заглянул Максим. Оглядев Алю с головы до ног, широко и смачно зевнул и спросил:
– Слушай, а как тебя? Ну в смысле зовут?
– Аля.
– А что это за имя такое?
– Алевтина.
– О господи! – Максим удивленно повторил: – Алевтина. Впервые слышу. Доисторическое, что ли? И кто тебе так подфартил? – В глазах его мелькали смешинки.
– Это в честь бабушки, – еле слышно ответила Аля, – маминой мамы. Она давно умерла, я ее и не знала.
– Ясно.
Было ясно и другое – все это ему неинтересно. Впрочем, как и ответ на вопрос, заданный скорее из вежливости. Потянув носом, он кивнул на плиту:
– А что у тебя там?
– Гренки, – вспыхнула Аля. – Гренки на завтрак. Молоко было, хлеб, пара яиц. А больше ничего нет, – засмеялась она. – Надо что-то придумать, иначе нам всем грозит голодная смерть.
Максим подошел к плите, осторожно выудил со сковородки готовую гренку, обжегся, поморщился, потряс ее в руке и надкусил.
– Слушай, а вкусно! – удивился он. – Прям не хуже блинов! – Он присел на край стула и кивнул на сковородку: – Кинь еще, а, если не жалко.
Жалко? Господи! Да Аля весь мир, всю свою жизнь готова была ему отдать.
Она так разволновалась, что из глаз чуть не брызнули слезы.
Кинув на тарелку три готовые гренки, она достала варенье:
– Попробуй, не испортишь.
Максим плюхнул ложку варенья на гренку и закатил глаза от удовольствия:
– Классно, а? Слушай, налей чайку, будь другом!
Другом…
Аля налила ему чаю и замерла у плиты. Сесть с ним рядом, напротив, показалось ей невозможным.
Доев и выпив чаю, он вытер липкие пальцы о кухонное полотенце.
– А ты, Алевтина, молодец. Пятерка! Таких сейчас нет. В смысле, хозяйственных. Тебе сколько, четырнадцать?
– Почти. В августе будет.
– Ну вот, совершенствуйся дальше, пока есть время. Выйдешь замуж готовой. Повезет твоему муженьку.
Аля опустила голову, не в силах поднять на него глаза. Сердце билось как бешеное.
– Я в Москву! – неожиданно доложил Максим. – А вы тут с голоду не помирайте! – рассмеялся он. – Переходите на подножный корм: крапивные щи, жареные грибы. Что там еще?
– Попробуем, ты не волнуйся.
– Я? – рассмеялся он. – Я похож на человека, который волнуется?
Минут через пять он шагал по дорожке от дома к калитке.
Высокий, широкоплечий, на длинных пружинистых ногах, обтянутых узкими джинсами. Мелькали белые подошвы его кроссовок. Калитка стукнула, и он исчез. А был ли? Или мираж? Но душа пела. Наплевать, что он уехал в Москву и неизвестно, когда появится! Максим всегда возникал внезапно, появлялся словно призрак и так же исчезал. Он говорил с ней, он знает, как ее зовут. Он ел ее гренки, ел и нахваливал! Он сказал, что она молодец и таких девчонок сейчас уже нет. Таких нет, а она есть! И однажды он это поймет и оценит.