Почти три года. Ленинградский дневник
Шрифт:
Не успели они также вывезти и драгоценный паркет из большого зала, только подняли его с пола целыми сплошными плитами и приготовили к отправке. Весь зеркальный зал разбит, полусожжен, исковеркан. Крыша пробита. Плафоны свисают вниз клочьями, и, взамен написанного масляными красками ярко-синего небосвода, в пробоину тускло глядит холодное зимнее небо. Весь пол усеян обломками зеркал и деревянной золоченой резьбой, сработанной с крепостным терпением.
Александровский дворец, хотя и совершенно пуст, все же сохранился лучше. Здесь стояла испанская часть. Это видно по Карменситам, нарисованным углем
В круглом зале у испанцев была не то часовня, не то церковь. Здесь еще сохранился диковинный «алтарь», сооруженный из различной мебели, среди которой Евгения Леонидовна тотчас же распознала какую-то китайскую этажерку из комнаты бывшей императрицы Марии Федоровны.
Нам пора уже было возвращаться в Ленинград. Мы еще раз обошли снаружи дворцы, Пушкинский лицей. Отдельные аллеи парка почти не пострадали, тени деревьев голубели на снегу.
На обратном пути, уже в самом городе, видели большую партию пленных: человек триста.
2 февраля 1944 года
Неожиданность: завтра еду в Москву на наш пленум.
5 февраля 1944 года. Москва
Пленум начался вчера. Приехали в Москву уже без пересадок, прямо с Октябрьского вокзала. Это еще не «Стрела», но уже прямой поезд.
17 февраля 1944 года. Москва
Москва, как обычно, протекает бурно. У меня много встреч, бесед, выступлений. Будущее мое прекрасно, но настоящее омрачено болезнями. Чувствую себя физически прескверно. Для счастья нужно железное здоровье
20 февраля 1944 года. Москва
Возник проект — поехать мне в Ленинград, дождаться там первой «Стрелы», которая вот-вот должна пойти, вернуться с нею сюда и написать об этом в «Правду». Вероятно, так и сделаю. Оставлю за собой номер в гостинице, поеду и вернусь.
Поеду в Ленинград и вернусь… как это теперь просто!
К этому трудно привыкнуть.
25 февраля 1944 года. Ленинград
Я в Ленинграде, а «Стрелы» все нет. Машинка моя в Москве: без нее я — как без рук. Сколько раз говорила себе, что нельзя мне разлучаться с ней.
26 февраля 1944 года
«Стрела» все же, видимо, пойдет 1–2 марта, и я дождусь ее.
27 февраля 1944 года
Вчера была на юбилейном торжестве Ботанического института: ему исполнилось 230 лет.
Торжество происходило на территории Ботанического сада, в бревенчатом, хорошо натопленном домике. Так отрадно было, войдя с крепкого мороза, увидеть на столе президиума ландыши и белую сирень в цвету и вдохнуть их аромат.
В зале сидели научные и технические работники института. Много детей. Особенно хорош был ребенок во втором ряду, в белом ландышеобразном капоре и зеленой шубке.
Мы услышали доклады о работе института, который до войны был связан со всеми странами мира. Тут
Мы узнали, что растения, даже мертвые, могут жить почти вечно. На лепестках васильков и маков, обнаруженных в гробницах фараонов, сохранились еще следы окраски.
У гербариев только два врага: сырость и небрежное с ними обращение.
Основная работа института за время войны — «Растительные ресурсы и помощь Красной Армии».
Институтом составлены «растительные карты».
Изучены шиповники севера и витамины из хвои.
Изготовлялись и изготовляются медицинские бальзамы для госпиталей.
Выявлено содержание витаминов в ботве растений.
Найдены заменители навоза.
Разведены шампиньонные грибницы и папиросные табаки.
Проделана большая работа по внедрению в пищу «дикорастущих».
Впервые так далеко на севере, да к тому же еще условиях блокады, выведено ценнейшее средство при сердечных заболеваниях — наперстянка (дигиталис).
Выращены для госпиталей цветы, которые в иных случаях в каком-то смысле восполняли недостаток продуктов питания. Это были своего рода витамины, но попадающие в организм через зрение и обоняние. Николай Иванович Курнаков, ученый, садовод, получил однажды благодарность за цветы от выздоравливающего бойца и заверение, что теперь он «еще сильнее будет бить врага».
За время блокады Ботанический сад снабдил город двадцатью миллионами кустов рассады овощных культур. Этой работой было занято сто пятьдесят бригадиров-овощеводов.
Сотрудники института защитили девять диссертаций на звание доктора биологических наук и восемь — на звание кандидата.
С. В. Соколов закончил свой доклад словами о том, что «освобожденный от врага Ленинград должен стать еще краше, чем был до войны», что, «значит, ему нужны деревья и цветы». И что «ценные растения всего мира снова должны собраться под стеклянным кровом нашего Ботанического сада».
Потом были выступления и приветствия, в частности от «соседа и родственника» — Института вакцин и сывороток. Бактерии — тоже растения, только крошечные.
Мы ушли после раздачи почетных грамот Ленсовета, перед концертом.
Раздевалка была полна детей. Гардеробщица объявила:
— Буду пускать только того, кто при матери. Девочка ответила с гордостью:
— Моя мама уже там и получила грамоту.
29 февраля 1944 года
«Стрелы» все нет. Говорят, что Октябрьская дорога не вполне безопасна: еще налетают на нее немцы, мин там очень много. Точно не знаю, но «Стрелы» нет.