Почти
Шрифт:
превозмочь словом "Боже"…
Бабочка
Чем крепче сон, тем крепче нужен кофе.
Себя готовя к внешней катастрофе
застыли вещи живонеживые,
как раны у пространства ножевые.
Все добежав к тебе остановились
и запыхались или удивились,
но сразу в тесноте своей застыли
на своём месте, как в прибрежном иле.
Живут двуногие – себя не
лишь пьют, едят, сопят, шумят и дышат.
Не слышат и друг друга, даже рядом.
А время вьёт канаты шелкопрядом.
Спросить бессмысленно о том, об этом
задать вопрос, не тяготясь ответом
и не дождаться, ошибившись в сроке.
А время сушит крылья на припёке.
Пойти туда, чтобы назад вернуться,
до самой смерти так и не очнуться,
не удивиться, как мгновенье тает…
А время, расправляя, улетает.
Роль
Негоциант в кабак проносит пиво,
оглядывая всё хозяйским взглядом
и поправляя мимоходом скатерть.
Немного чёрно-белых негативов
в мозгах торчат, как новая заноза,
как продолженье старого романа.
А впрочем там, где автор ставит точку
на тексте, там берёт свой карандаш
немного лапушанский режиссёр-
и мы глядим как новый Эдельвейс
пересекает в питере границу
чтобы заснуть в сыпуче-тёплом снеге,
и нос свой безразмерный потирая
в будёновке на станцию бредёт…
За окнами пакеты носят тётки.
А вечером опять гулять идут
надев повеселее кольца, шмотки
и выстроив поправильней редут.
Опять ведут своих детей мамаши.
Ведут туда же, куда их вели
от обязательной и с маслом каши
до столь же обязательной сопли.
Со страхом думаю, что жизнь проходит,
что птицы режут брюхом небосвод.
И кто-то побренчав
ключом опять заводит
во ржавом механизме ржавый ход.
Мелькание часов наоборот -
к началу от конца – омега, альфа, бета .
Но есть другой расклад. И алфавит. И это
мне как всегда покоя не даёт.
Как будто что-то может измениться.
Как будто перевод двух стрелок в новый год
рискуя подцепить шершавый край страницы
её перевернув и всё перевернёт.
В преддверьи года алчущие лица
через денёк идут, разинув нервно рот.
И в горле ком застыл, и дикий глаз слезится
узрев реальный мир, а не наоборот.
Детство
Какой-то летний день был. Много света.
Тебе ещё нисколько. Ты никто.
И ты нигде. Ты у себя. А то,
что ты не знаешь где это и это
незнанье цифр тела – не беда!
Тогда ещё не знаешь слов "тогда".
Не знаешь ни единого поэта
поскольку сам поэт. И царь паркета.
И время так же, как теперь – вода.
Ты отблеск замечаешь вместо лет.
Пылинку в свете и потоки света.
Из своего смешного арбалета
ты можешь изничтожить целый свет!
И потому всё жить ты оставляешь.
Пусть жизнь течёт, как ранее текла.
К тому же у тебя одна стрела…
И что с ней делать ты ещё не знаешь.
Вот твоя раковина, городской моллюск.
Ты зол, не весел, хочешь спать, обрюзг,
устал, спешишь, не успеваешь, ешь,
бежишь куда-то, чуть поправив плешь,
ты должен, тебе надо, ты устал,
ты будешь делать, хотя ты б не стал,
ты б начал заново и если б смог
ты б был разумней в выборе дорог.
Ты сожалеешь. Слово "бы" в тебе
как эпилептикова пена на губе.
Плюй слюни в раковину из брезгливых уст.
Вот твоя раковина, городской моллюск!
К ней приникай устами, шарлатан!
чтобы услышать древний океан.
И в ней ищи глазами среди утр
прекрасный и прибрежный перламутр.
Как изменился Кай. И Герды не видать.
Кай вынужден утрами лёд долбать.
А Герда в параллельном переулке
весь день дворы готова подметать.
Кай сыплет в душу ледяной скелет.
В грязи его оранжевый жилет.
Учитывая простоту решётки
кристаллов льда – спастись надежды нет.
А Герда, взявши веник, ошалев,
из дома выйдя, еле протрезвев
размахивает вправо и налево
распугивая снежных королев!
… весь день в бездействии глубоком
весенний, тёплый воздух пить.
На небе чистом и высоком
порою облака следить.
Бродить без дела и без цели
и ненароком, на лету
набресть на свежий дух синели.
Или на светлую мечту…
Не спрятаться от рваного мирья
в бетонных и кирпичных коробах.
Когда в последний раз, скажите мне
вы пялились хоть пять минут на небо?
Когда устав от вашего вранья
с осколком, как с речным песком в зубах,