Под белой мантией
Шрифт:
Не пройдёт и двух-трёх лет работы молодого хирурга, смотришь — он уже ассистирует при операциях, а там и самостоятельно начинает их делать, сперва более лёгкие, а затем и посложнее. В этом, безусловно, большая заслуга Афанасьевой. Когда я уезжал домой после тяжёлой операции, я был спокоен, зная, что Антонина Владимировна не покинет больного без присмотра, пока он не окажется уже вне опасности.
Антонина Владимировна, как говорится, педагог от Бога. И с молодыми врачами, с сотрудниками занятия строит увлечённо, зажигая слушателей любовью к больному и к своей профессии, стремлением как можно лучше овладеть знаниями. Чуть не каждое утро она собирает всех пораньше, даёт конкретные указания, проникнутые заботой о больных. Попробуй что-то не выполнить — всё помнит и за всем проследит.
В
Одна из наших воспитанниц, Лидия Ивановна Краснощёкова, проработав под непосредственным руководством Антонины Владимировны несколько лет, по семейным обстоятельствам вынуждена была переехать в другой город и попала в одно из лечебных учреждений, где оперировали маленьких детей. При встрече она жаловалась на то, как ей не хватает привычной тёплой атмосферы. Как будто и стараются выхаживать того или иного ребёнка, но казённо, без души, словно это лишь повод для оттачивания хирургической техники.
Такого в нашей клинике никогда не было: гуманность никогда не отодвигалась на второй план. Антонина Владимировна подчиняла ей и научную работу. Не наука для науки, а наука для пользы страждущему человеку, избавления его от страданий.
Ещё при Николае Николаевиче Петрове мне пришлось столкнуться с непонятным фактом. Надо было резецировать лёгкое ввиду нагноительного процесса, но едва я смог перевязать лёгочную артерию, как артериальное давление у больного резко упало и, несмотря на все наши мероприятия, не повышалось. Чтобы закончить операцию и удалить лёгкое, необходимо было перевязать ещё две крупные вены и прошить, пересечь бронх. Однако, как только мы начинали манипулировать на корне лёгкого, давление падало ещё ниже и больному грозила смерть на операционном столе. Что же предпринять? Прервать операцию на этом этапе казалось невозможным. По данным литературы, у животных после перевязки лёгочной артерии наступала гангрена лёгкого, и они погибали. Прождав довольно долго и не добившись повышения давления, я, по совету Николая Николаевича, всё же прервал операцию и зашил рану, не удалив лёгкое. К нашему удивлению, больной быстро поправился, у него исчезли симптомы лёгочного заболевания. Мы решили, что нашли новый метод лечения. Между тем он не всегда оправдывался. В одних случаях действительно получали хороший результат, в других — никакого эффекта. Но почему? И почему в эксперименте перевязка лёгочной артерии приводит к некрозу лёгкого, а у больных — не приводит?
Антонина Владимировна заинтересовалась этим фактом. Она проследила судьбу всех прооперированных таким способом, занялась целой серией экспериментов и анатомических исследований и установила, что здесь основную роль играют плевральные спайки, вызванные воспалительным процессом в лёгких. При отсутствии спаек может наступить омертвение, а при спайках лёгкое питается за счёт дополнительно образующихся сосудов. Стало ясно, что этот способ не может считаться надёжным и трудно предусмотреть, когда он будет эффективным, а когда бесполезным.
Непрерывное горение на работе отнимало у Антонины Владимировны всё время, и для себя, для личной жизни его не оставалось. Клиника, молодые врачи и студенты заменили ей семью и детей.
В нашем, да, наверное, и не только в нашем, коллективе мало было хирургов-мужчин, которые могли бы сравниться с Афанасьевой и в хирургическом мастерстве, и в вопросах воспитания молодёжи. Не говоря уже о её чисто материнском отношении как к больным, так и к персоналу. И мои помощники, зрелые хирурги, доктора и профессора — С. П. Иванов, А. Л. Стуккей, В. Н. Зубцовский, С. С. Соколов, А. А. Воронов, Л. А. Цакадзе и другие — вряд ли взяли бы на себя смелость утверждать, что они хоть в чём-то превзошли Антонину Владимировну. А она была у нас в клинике не одна. Блестящей техникой владели и другие женщины-хирурги, кандидаты и доктора наук: И. И. Рупенко, Г. О. Карякина, И. К. Депп, Л. И. Краснощёкова, Ф. А. Мурсалова, В. Д. Пуглеева и др.
У нас воспитывались многие десятки врачей. Окончив ординатуру или аспирантуру, они уходили в «большую жизнь» хирургами и заведующими отделениями, а некоторые не расставались с клиникой. Восемьдесят
Н. У. Усманов, закончивший у нас докторантуру, сделался видным специалистом в Таджикистане, возглавив одну из ведущих кафедр по хирургии в республиканском медицинском институте. Он принимал активное участие в разработке такой нелёгкой проблемы как хирургическое лечение циррозов печени, начиная от диагностики и кончая методикой собственно операции, которая называется портокавельный анастомоз и по сей день считается одной из вершин хирургии. Задача заключается в том, чтобы уменьшить давление в сосудах печени, создав соустье между воротной и нижней полой веной. При циррозе затрудняется прохождение крови от желудочно-кишечного тракта через печень, которая, как лаборатория, очищает кровь от токсинов, прежде чем она поступит в общий кровоток. Из-за рубцовых изменений в этом органе, чаще всего на почве хронического отравления алкоголем, кровь задерживается в сосудах печени и давление в них повышается в 5–6 раз против нормы. Тонкостенные сосуды под давлением расширяются, истончаются, и достаточно малейшей причины, чтобы сосуд лопнул и началось неудержимое, нередко смертельное, кровотечение. Дабы спасти больного, и требуется создать соустье между сосудами, пропускающее некоторую часть крови, минуя печень, и тем самым предупредить застой крови и кровотечение. Операция наложения такого соустья исключительно сложна и доступна лишь хирургам-виртуозам.
Хотелось бы сказать несколько слов признательности о лезгинке Фейрузе Александровне Мурсаловой — доценту кафедры, отдавшей клинике более тридцати лет.
Она родилась в дагестанском ауле, в семье старого большевика. Отец и мать трагически погибли, когда ей сравнялся год. Она воспитывалась у дяди, тоже революционера, члена партии с 1918 года. Он был женат на русской, сам прекрасно говорил по-русски, и Фейруза росла, не зная своего родного языка. В войну добровольно попросилась на фронт, была контужена, демобилизована и поступила в Дагестанский медицинский институт. Училась отлично, получала повышенную стипендию, и через некоторое время после окончания вуза её направили в Ленинградский институт усовершенствования врачей на кафедру Н. Н. Петрова Заинтересовавшись вопросами лёгочной патологии, она пошла в интернатуру (в то время трёхгодовая стажировка) при нашей кафедре в 1-м Ленинградском мединституте, где приобщалась к обследованию, лечению лёгочных больных и послеоперационному их выхаживанию
Поставьте себя на место хирургов, которые должны были принимать со всех концов страны людей, отягощённых многолетним страданием, при крайнем истощении и интоксикации. Терапия уже безнадёжна, а хирургическое вмешательство слишком опасно. Требовался буквально неисчерпаемый запас любви и терпения, чтобы не прийти в отчаяние, не сказать таким больным: «Операция вам не показана», — а долго и упорно лечить их консервативно, прежде чем всё-таки оперировать. Мы делали всё возможное, чтобы улучшить их состояние. Специальные виды физкультуры, наборы лекарств, повторное переливание крови и т. д. Но часто больных лихорадило по-прежнему, потому что нагноительный очаг в лёгких не мог найти выхода. Даже антибиотики, вводимые в больших дозах внутримышечно, не приносили облегчения.
Вот в подобных случаях (впервые — когда я спасал Друина) мы решились с помощью иглы через грудную клетку подавать антибиотики непосредственно в район поражения. Как известно, при этом есть угроза, во-первых, вызвать искусственный пневмоторакс, если воздух попадёт в плевру, а во-вторых — воздушную эмболию, если воздух проникнет в кровеносный сосуд. В обоих случаях тяжёлые последствия и даже смерть. Но иного выхода у нас для спасения таких больных не было. И мы без конца проверяли себя в прозекторской и в эксперименте. Вопрос для всестороннего изучения был поручен Фейрузе Александровне.