Под черными звездами
Шрифт:
Меня неприятно задело, что я (благодаря пареньку из Праги) попал, так сказать, в поле зрения усатого подполковника П. Но я решил не отступать. После экзамена по физподготовке, который у всех кандидатов прошел хорошо, и у моего "яйцевидного" тоже (что меня удивило), я вернулся в свой кабинет и занялся составлением характеристик. Тем меньше придется возиться с ними завтра.
День этот прошел спокойно. Ребята в сопровождении одного из штудиенратов вышли из здания института и отправились на медицинский осмотр.
В комнате было светло. У меня появилось такое чувство, будто вот-вот выпадет первый снег, нет, будто он уже выпал. Кабинет мой нельзя было назвать комнатой с голыми стенами, у меня тут висело несколько картин, графика, работы моих друзей.
Характеристики
Потом я вдруг задремал. Очевидно, едва осознанное глубокое внутреннее напряжение требовало разрядки. В "кают-компании" сегодня царила благодатная непринужденность. Ни командира, ни подполковника П. на сей раз не было. За кофе (или тем, что тогда носило это название) много болтали, подчас не стесняясь в выражениях. Все долго не расходились.
Под вечер широкие коридоры вновь наполнились гулом. Наши кандидаты возвратились с медицинского осмотра. За окном была разлита стальная синева, как бывает перед наступлением темноты в самом начале зимы; она продержалась недолго. Вскоре шум в коридорах смолк. Даже неистощимые силы молодых парней были, как видно, на исходе. Их сегодня достаточно погоняли. Многие наверняка только и мечтали сразу же после ужина завалиться спать. Я спустил затемнение и включил свет. На письменном столе лежали готовые характеристики. На завтрашний день я от них свободен.
Я мог уйти, прямо сейчас. Рабочий день окончился. Посади солдата за письменный стол, и он станет чиновником, откуда следует, что никогда он и не был солдатом. Солдат с портфелем - раньше этот тип не встречался; мне было мало дела и до солдата, и до портфеля. Я собрался и вышел в широкий коридор. Он был пуст и освещен очень слабо. Перед последней оконной нишей, неподалеку от старинной широкой лестницы кто-то стоял. До меня доносились приглушенные голоса. Это был подполковник П. с моим пражским кандидатом. Он беседовал с ним в благожелательном тоне, обняв его за плечи. Я на ходу отдал честь, он ответил кивком. Когда я уже дошел до лестницы, он вдруг меня окликнул:
– Господин фон С., вы уходите?
– Так точно, господин подполковник.
Он догнал меня - тоже уже в шинели и шлеме.
– Пойдемте вместе, - сказал он, и мы стали спускаться вниз.
– Что касается нашего кандидата из Праги, с которым я сейчас говорил, продолжал он, когда мы вышли на темную улицу и направились к трамвайной остановке, - то теперь и я присоединяюсь к вашему мнению, господин фон С. У этого парня действительно нет никаких данных для службы в частях воздушной связи. В техническом отношении совершенный профан. Вообще чужд этой сфере. Собственно, он и для ПВО мало приспособлен, там ведь тоже порядочно техники - большие приборы для имитации летящей цели, не говоря уже о самом орудии. Но всем этим легче овладеть. Я скажу завтра полковнику, что вполне согласен с вашим решением. Простите уж, что вмешался.
– Я был в некоторой растерянности, - ответил я, - ведь мой-то опыт не так велик. И потому еще раз пересмотрел это дело.
– И каков же ваш вывод?
– спросил он.
– Тот же самый, господин подполковник.
– Вот и правильно! Благодарю вас, господин фон С.
Подошел его трамвай - ему было в противоположную сторону. Я отдал честь, он пожал мне руку.
В тот же вечер у адвоката Р....
Дома я только переоделся в штатское и наспех пожевал что-то, приготовленное моим денщиком. И все-таки я пришел на Фаворитенплац гораздо позже, чем всегда. Я сразу увидел, что веселье уже в полном разгаре (Альбрехт, едва открыв мне дверь, тут же бросился обратно). Как видно, и выпили больше обычного, или мне так показалось, поскольку я сам еще не был под парами алкоголя. В комнате с камином вокруг четы Гринго колыхался гудящий и жужжащий от нежности рой. Слышались умиленные возгласы, чмоканье. Никто не обратил на меня внимания, когда я вошел. Я остановился в гостиной возле рояля и наблюдал за происходящим
– все они были абсолютно серьезны. Гринго, впрочем, вовсе не выглядели как мужчина и женщина (потом, много-много лет спустя, все мы - те, кто мог еще к тому времени высказаться, согласились, что господин и госпожа Гринго ни на кого из присутствовавших там ни в малейшей степени не производили такого впечатления). Они выглядели скорее как две свинки с миндалевидными грустными глазами.
Я спасся бегством. Не будь я трезв, я, возможно, и принял бы участие в совершаемом здесь как бы ритуальном обряде поклонения этой паре. Но так меня словно обухом по голове ударили. Дверь из передней в комнату, где стоял рояль, как я теперь заметил, была закрыта не очень плотно. Я тихонько выскользнул из гостиной, взял пальто и шляпу - только уже на лестнице я надел их - и тут же быстро зашагал по темной улице в странном заблуждении, что сейчас два или три часа утра и что я провел ночь в пьяном разгуле... То обстоятельство, что у адвоката Р. парадное было еще не заперто, даже не бросилось мне в глаза, или, вернее, я вспомнил об этом лишь тогда, когда и мое парадное тоже оказалось открытым. Было всего только девять часов вечера. Я откупорил бутылку арманьяка, которую хранил еще со времен Франции, и, стоя у стола, пил из стакана. Дома было как-то удивительно тихо. Я сразу же лег спать и уснул как убитый.
На другое утро я проснулся очень рано, было еще темно. Подойдя к окну, я увидел, как крыши выплывают из мглы в наступающий день. Все белые, в снегу, остроконечные и плоские, словно огромное стадо гусей, растянувшееся до самого горизонта.
Я постарался как можно скорее покончить с утренней возней и сесть за мой столик. Рядом с ним я поставил на табуретку чашку чая. Каждое мое движение как бы отодвигало что-то от меня, что-то отталкивало. В глубине души я был рад, что так спешу и так занят. Когда я сидел уже за столом и раскладывал свои бумаги - примерно часов в семь, - вдруг резко зазвонил телефон.
Говорил Эгон. Не могу ли я прямо сейчас к нему прийти? Он будет ждать меня у подъезда. С Гринго, как видно, случилось несчастье.
– Где они живут?
– спросил я.
– Через три дома от меня, - сказал Эгон.
До него от меня было метров сто, может, и меньше. Только теперь я узнал, как близко жили эти Гринго.
– Привратница из их дома была у меня, она меня знает, приходит ко мне убирать. Она вчера сделала по просьбе госпожи Гринго кой-какие покупки, хотела ей сейчас занести, а то они очень рано уходят на службу. Но ей никто не открыл, и отпереть она не смогла, потому что ключ вставлен изнутри. У нее есть свой ключ от их двери, она и у них убирает.
– Сейчас приду, - сказал я.
Когда ключ вставлен изнутри и никто не открывает - это недобрый знак.
Я надел военную форму. Я ведь не знал, придется ли мне еще вернуться домой перед тем, как поеду на службу. На улице так неслышно выпавший снег вызвал теперь много шуму. С тарахтением проезжали снегоочистители, дворники работали скребками, расчищая тротуары. Вон стоит Эгон. Мы прошли вместе еще три дома. Когда поднялись на площадку и остановились перед дверью квартиры, привратнице, молодой расторопной особе, удалось уже при помощи какого-то принесенного из дому инструмента вытолкнуть ключ, торчавший в отверстии замка с той стороны. Теперь она отпирала дверь своим ключом.