Под чужим именем

Празднично убранная, сверкающая огнями иллюминаций Москва угомонилась, затихла, на Спасской башне Кремля куранты пробили четыре. Полковник Каширин сверил свои ручные часы, встал и окинул взглядом письменный стол.

Открыв портьеру и распахнув окно, полковник жадно вдохнул предутреннюю свежесть весеннего воздуха. Небо было еще непроницаемо темным, но на востоке уже посветлела тонкая гряда облаков.

Над двумя раковинами входа в метро красным, чуть дрожащим неоновым светом горела буква «М». Над небольшой аллеей молодых кленов, точно башня средневекового замка, громоздилась крыша центральной аптеки. Правее Иван Федоров — первопечатник сосредоточенно склонился над первым оттиском книги. В глубине улицы освещенное праздничными гирляндами электрических ламп высилось огромное здание Совета Министров.

А над каменной громадой домов горели немеркнущим светом рубиновые звезды Кремля.

Далеко на юго-западе, за тысячу километров от столицы, на невысоком холме подле речки Сплячи высится заброшенная ветряная мельница. Время пощадило фундамент, сложенный из крупного известняка, но стены ее покосились и осели, сломанное крыло ветряка беспомощно сникло, как у подбитой птицы.

Тихо, безветренно в этот предутренний час. Опит река, дремлют белые венчики кувшинок, молчит и осока, говорливая на ветру. В редких просветах облачности едва видны золотые россыпи звезд.

Кажется, что старая мельница давно заброшена, но это впечатление обманчиво. Здесь, на этой мельнице, притаился пост воздушного наблюдения пограничной заставы. Над высоким коньком крыши медленно поворачивается гигантская чаша антенны: на юг, на запад, на северо-запад и снова на юг смотрит ее внимательный, настороженный глаз.

Оператор, старший сержант, просматривает воздух. Светится бледнозеленым призрачным светом экран электронного осциллографа. На экране мелькают отражения знакомых предметов местности, сотни хаотических нагромождений — электрических помех, непрерывно возникающих и мгновенно исчезающих световых импульсов. То, что с первого взгляда кажется беспорядочными световыми вспышками, уверенно и быстро читает оператор.

Здесь же поблизости — рация. Сверхсрочник-сержант прослушивает эфир. Красноватый свет сигнальной лампы озаряет его лицо, прядь светлых волос и большой, выпуклый лоб.

Подле мельницы, в тени накренившегося крыла ветряка, стоит часовой и зорко смотрит вниз, на расстилающуюся перед ним сонную реку и дальше на равнину, уходящую далеко-далеко к черной полосе едва видимых на горизонте лесов.

Ущербленный лик луны, внезапно выглянувшей в просвете туч, заливает теплым светом молодые всходы кукурузных полей; он дрожит и переливается на реке.

Но вот на экране возникает небольшая черточка. Оператор удваивает внимание, регулирует яркость, меняет фокусировку, усиление, доворачивает антенну на юго-запад, и, постепенно очищаясь от пелены помех, все заметнее становится импульс отражения от самолета. Цель обнаружена, но рядом с импульсом нет кодированного сигнала-ответа: «Я свой»…

Это след приближающегося врага.

— Азимут 274… Дальность 162… Высота 2700… - быстро определяет второй номер координаты чужого самолета.

А радист вызывает главный пост наблюдения:

— Ромашка!.. Ромашка!.. Я тюльпан!.. — тихо и настороженно бросает сержант.

Полковник Каширин закрыл окно и задернул портьеру. Затянувшийся рабочий день кончился, и можно отправляться домой. Но раздался телефонный звонок. Пришлось взять трубку:

— Полковник Каширин слушает… Да, товарищ генерал, собираюсь домой… Даю слово — сейчас выйду. Я пешком, надо пройтись перед сном… До свидания.

Полковник положил трубку. Он еще раз окинул взглядом кабинет и выключил настольную лампу. Вдруг в дверь постучали.

— Войдите, — сказал он и вновь включил свет.

Вошел капитан с папкой.

— Что-нибудь срочное? — спросил полковник.

— Весьма. Разрешите доложить?

— Докладывайте, — ответил полковник и сел в кресло.

Капитан Гаев, сухой, с крупными чертами лица, кареглазый, чисто выбритый, выглядел свежо и молодо. Заметив тщательно скрываемое полковником утомление, Гаев стал докладывать быстро и сжато:

— В четыре часа двенадцать минут получена радиограмма:

Гаев положил на стол полковника радиограмму.

Каширин еще раз прочел донесение, потер подбородок большим пальцем, что всегда служило у него признаком глубокого раздумья, и сказал:

— Держите меня в курсе, я буду у себя или у генерал-майора.

После ухода капитана Гаева полковник набрал номер телефона:

— Товарищ генерал, это опять я, Каширин. Обстоятельства изменились, прошу принять, срочное дело.

Самолет, накренившись на правое крыло, сделал разворот и вышел из облачности. В ту же минуту по координатам КПН вышли из засады три автомашины и на большой скорости с погашенными фарами помчались по широкой ленте гравийного шоссе. Спидометр показывал восемьдесят километров.