Под чужим знаменем
Шрифт:
В двух кварталах от порта, на ветхом каменном доме, висела на кронштейнах большая медная пивная кружка, а под нею красовалась надпись: «Эксельсиор». Старик таможенник свернул во двор, показал на пролом в стене, означавший вход. По выщербленным ступеням они спустились вниз. Под потолком каменного коридора висел тусклый керосиновый фонарь. Он освещал дубовую дверь.
Таможенник толкнул ее – и навстречу им с оглушающей силой вырвался нестройный гул, послышались невнятные пьяные голоса. Семен Алексеевич увидел низкий сводчатый зал, в котором за длинными дубовыми столами сидели люди. Это были рыбаки,
Таможенник повел Красильникова в конец зала ближе к стойке. Здесь в одиночестве сидел моряк в грубой брезентовой робе.
– Вот и дружок ваш – Воробьев, – показал старик.
Семен Алексеевич заглянул в лицо моряка, тронул его за плечо:
– Не узнаешь, Василий?
Моряк нехотя поднял голову, всматривался в Красильникова.
– Семен?.. Здорово! А мне кто-то сказал, что тебя будто убили. – Моряк ногой придвинул табурет для Красильникова и скомандовал в сторону стойки: – Матрена! Пива нам!
– А водочки не будет? – ласково напомнил таможенник, и глаза у него замаслились от ожидания.
Воробьев посмотрел на старика, покачал головой:
– Ох и надоел ты мне, старик!
Семен Алексеевич весело объяснил Воробьеву:
– Это он помог разыскать тебя. – И затем сказал таможеннику: – Вы бы сами выпили! А денег я дам!
– Понимаю! – проникновенно сказал таможенник.
Красильников достал из кармана несколько царских купюр и протянул их таможеннику. Тот не глядя зажал деньги в кулаке и, пятясь между столами, зашлепал к стойке.
А Семен Алексеевич и Василий Воробьев не спеша потягивали пиво и тихо переговаривались.
– Мне эта взрывчатка для большого дела нужна, – убеждал Красильников своего давнего друга, который сейчас смотрел на него какими-то грустными глазами.
– Не знаю, для чего она тебе нужна, но нету ее у меня. Я же не комендор сейчас. Рыбалю – и вся моя недолга.
– Значит, не поможешь? – тихо, чувствуя, как перехватывает от обиды горло, спросил Красильников.
– Значит, не помогу, Семен… – Помолчав немного, Воробьев хмуро добавил: – Да и к стенке сейчас за это без суда ставят!
– Боишься, выходит?
– Понимай как хочешь.
Красильников встал.
– Ты что ж, уходишь? – спросил, заметно трезвея, Воробьев. – А я думал, посидим… повспоминаем… Жизнь-то, жизнь ныне какая верченая… Одна и отрада – повспоминать…
– Нам вроде вспоминать нечего, – сухо сказал Красильников и, не прощаясь, круто повернувшись, двинулся к выходу. Поднявшись по ступенькам, постоял немного – нет ли хвоста? – и, успокоенный, зашагал по улице. Он так и не заметил, как из пивной выскользнул филер и приклеился к его следу…
Вот уже кончилась улица, и он свернул в переулок. Когда проходил возле какого-то дома мимо железной калитки, чья-то сильная рука внезапно ухватила его за рукав бушлата и рванула к себе. Калитка тотчас же захлопнулась, скрежетнул железный засов. Не успел Семен Алексеевич что-либо сообразить, как увидел, перед собой
– Не видал разве? За тобой шпик увязался… Давай за мной! – проговорил он, тяжело дыша.
– Как ты сюда успел? – удивился Красильников.
– Известно… проходными дворами, – переводя дух, ответил Василий и крепко, по-матросски хлопнул его по плечу.
Они торопливо пошли по какой-то сложной, запутанной дороге – мимо дровяных складов, старых сараев, полуразваленных землянок…
Верстах в пяти от Новороссийска, на берегу небольшого заливчика, стояло несколько выщербленных морскими ветрами рыбацких хат. А неподалеку от них вольготно покачивались на волнах заякоренные шаланды и баркасы. Сюда Воробьев и привел Семена Алексеевича.
– Вон мой корабль стоит…
«Мария» – крупно было выведено белой краской на борту ничем не примечательного баркаса.
– Здравствуйте вам, – послышался певучий женский голос.
Семен Алексеевич обернулся. Перед ним стояла с молодой смелой улыбкой на красивом веснушчатом лице статная русоволосая женщина.
– Мария, те пироксилиновые шашки, что мы когдась рыбу глушили, где у тебя? – спросил Василий у женщины.
– Возле хаты закопаны.
– Много осталось? – уточнил Василий, и было ясно, что такого рода разговоры здесь – дело будничное.
– Богато еще! Пуда два…
– Выбери их из земли и подсуши. Они ему для настоящего дела нужны! – Василий с уважением кивнул в сторону Красильникова.
– Что ж, раз нужны – выберу, – сразу и просто согласилась женщина.
– И деготь мне приготовь, замажу на баркасе твое имя! – крикнул ей вслед Василий и, встретив недоуменный взгляд Красильникова, охотно объяснил: – По сухопутку из города с пироксилином никак не выйти. Патрули везде шастают… Попробуем, как стемнеет, до Зеленого мыса морем вас вывезти… А там через горы, тропами.
К вечеру Красильников привел сюда, в рыбацкую хижину, Кособродова и Николая, и они, не мешкая, стали готовить баркас к выходу в море. Воробьев выволок из хаты несколько связок просушенных рыбацких сетей, сноровисто расправил их на корме, возле старенького, добросовестно отслужившего уже десять своих жизней движка. Под сетями сложили пироксилин и несколько динамитных шашек, которые каким-то чудом достал в городе у кого-то Кособродов. Принес Дмитрий Дмитриевич и ту главную новость, ради которой оставался в городе. Знакомый машинист достоверно сообщил, что эшелон с танками тронется к фронту завтра в десять часов. К этому времени они должны уже добраться до места.
Когда совсем стемнело, Мария пригласила всех в хату, выставила на стол чугунок вареной картошки, хлеб, десяток вяленых кефалей.
Ели молча, сосредоточенно и торопливо. Почти одновременно встали, поблагодарили хозяйку. Воробьев взглянул на часы:
– Ну что ж! Тронемся помалу! Времени надо с запасом: бригантина у меня норовистая. По части мотора!..
Но мотор завелся сразу, с первого поворота ручки, затарахтел бодро, весело.
Баркас шел вперед в кромешной тьме, слегка покачиваясь на волнах. Сидя на носу, на бухте свернутого каната, пристально вглядывалась вперед Мария. За рулем стоял Воробьев. Семен Алексеевич, Кособродов и Николай расположились рядом с ним на залепленных рыбьей чешуей ящиках.