Под гнетом страсти
Шрифт:
— Что с вами сегодня опять, Анжелика Сигизмундовна? Вы нездоровы? — спросил Александр Михайлович, всматриваясь в унылое личико девочки.
Ее тонкие брови сдвинулись, губы дрогнули, и она отрицательно покачала головой.
— Так, значит, с той стороны? — кивнул он по направлению к голубой гостиной.
— Да, — гневно прошептала девочка, — она опять мучила меня все утро. О, когда-нибудь я отомщу ей за все! — добавила она с жестом, не предвещавшим ничего хорошего.
В ту минуту Владимир проснулся и, с удивлением взглянув на нахмуренное лицо Анжелики, зевая, сказал:
— Однако я, кажется, крепко заснул! А вы что тут делаете? Анжелика смотрит так, как будто собирается меня проглотить, — пошутил он и, снова зевнув, встал с кресла.
— Который час?
Прежде чем Ртищев успел вынуть свои часы и от ветить ему, Анжелика была уже в столовой и сказала оттуда:
— Три часа!
— Как поздно. Мне пора домой. Дмитрий! — крикнул Александр Михайлович. — Не пора ли ехать?
— К твоим? — отвечал Раковицкий.
Услышав шаги Дмитрия Петровича и Лоры, Анжелика быстро выскользнула из комнаты. Владимир и Александр засмеялись.
— Ну, Лора, — обратился первый к входившей сестре, — доняла, видно, ты Анжелику. Бедняжка не может выносить твоего присутствия. Она только что была здесь и, услыхав, что ты идешь, убежала.
Лора презрительно передернула плечами и, ничего не ответив, грациозным наклонением головы простилась с молодыми людьми.
По уходе их Владимир походил по комнате, посвистал и снова сел в кресло.
— Такая скука эти воскресенья! Куда ты едешь, Лора? — спросил он, услыхав отданное ею приказание подать шляпку.
— Покататься. Не хочешь ли ты со мной?
— Нет.
Графиня вышла. Владимиру стало скучно. Мертвая тишина царствовала в квартире. Тиканье часов в столовой ясно долетало до него.
— Анжелика! — крикнул он. — Где вы? Идите, ради Бога, сюда, — прибавил он входившей девочке, — тут такая тишина, что мне кажется, будто я в могиле.
Она послушно села против него.
Несколько минут они молчали.
Он пристально смотрел на нее.
— У вас прекрасные глаза, Анжелика, — сказал он вдруг.
Легкая краска выступила на лице смуглянки.
Владимиру понравилось ее смущение, его забавляло действие, производимое на нее его комплиментами, и он продолжал:
— Ей-Богу, вы будете недурны собой. Таких рук и ног я ни у кого не видел.
Молния гнева блеснула в черных глазах Анжелики. "Он насмехается надо мной!" — подумала она. Он безжалостно улыбался.
— Мне кажется, что Александр Михайлович неравнодушен к вам. Как вы думаете, Анжелика?
Девочка вскочила.
— Не смейте смеяться надо мной! — крикнула она. — Я урод, ваша сестра еще сегодня сказала мне это.
Владимиру стало жаль бедное существо, которое целый день всячески травили.
— Вы знаете, что вы скоро поступите в пансион, Анжелика? — переменил он разговор. — Рады вы этому?
Это было решение старого графа, принятое им по настоянию жены и дочери, утверждавших, что только в пансионе Анжелика может приобрести более или менее порядочные манеры и что они от влияния на нее в этом смысле отказываются.
Гнев исчез с лица Анжелики от его ласкового тона.
— Мне все равно где быть, — тихо сказала она и вышла из комнаты.
"Странная девочка", — подумал Владимир и, поднявшись, пошел навстречу приехавшей матери.
Анжелика больше не вышла в этот день из своей комнаты, сославшись, по обыкновению, на головную боль.
На другой день был понедельник — jour fixe y Ладомирских.
Рано утром старый граф призвал Анжелику к себе и объявил ей, что ровно через неделю она отправится в пансион.
Девочка вышла от него довольная.
Только вечер субботы и воскресенье будет проводить она у Ладомирских, значит, почти всю неделю она не будет видеть ненавистную Лору.
Она сидела в своей комнате и думала, что сегодня будет последний раз присутствовать на jour fixe Ладомирских.
Этого дня она ждала всегда с нетерпением.
Происходило это не от того, что она любила общество, напротив, она скорее пряталась от людей, но в эти вечера занимались музыкой и пением, а этого было достаточно, чтобы Анжелика забыла все и всех, упиваясь звуками, которые заставляли вспомнить ее милую мать. Она сама прекрасно играла на рояле, но игры ее в доме графа еще никто не слыхал, так как со смерти матери она не дотронулась ни разу до клавишей.
В восемь часов вечера, еще до приезда гостей, Анжелика пробралась в залу и приблизилась к роялю.
Настроение ее сегодня было очень грустное: она всю ночь видела во сне свою мать и проснулась со страшно расшатанными нервами и тяжестью на сердце.
Ей страстно хотелось излить свою тоску в звуках музыки. Ей казалось, что ей будет легче, если она поиграет.
Она оглянулась. В зале никого не было.
"А если услышат и будут смеяться?" — мелькнуло у нее в голове, но искушение было слишком велико.
Она быстро придвинула табурет и начала фантазировать.
Едва первые звуки коснулись ее уха — она забыла всякую осторожность и играла, играла до тех пор, пока так долго сдерживаемые, крупные слезы не хлынули из ее глаз.
Игра оборвалась на полутоне, и, опустив свою маленькую головку, Анжелика простонала:
— Мама! Мама!..
В ту же минуту она быстро вскочила.
Рукоплескания раздались в зале, и она увидала человек десять гостей и всю семью Ладомирских, стоявших у дверей.