Под грузом улик
Шрифт:
Сзади доносились ругань фермера и оправдания рабочего, потом послышался высокий женский голос, взвившийся в испуганном крике. Питер оглянулся. Рабочий, женщина и еще один откуда-то взявшийся мужчина загоняли собак обратно и, казалось, убеждали Граймторпа не выпускать их за ворота. Похоже, их усилия возымели действие, потому что фермер с мрачным видом направился прочь, а второй мужчина с истошными криками и хлопаньем кнута принялся загонять собак на псарню. Женщина что-то сказала, и ее муж, набросившись на нее со всей накопившейся яростью, сшиб ее с ног.
Питер инстинктивно дернулся назад, но, поняв, что только ухудшит положение, удержал себя. Стоя на месте, он дождался, пока она поднялась и, утирая шалью кровь и грязь с лица, двинулась к дому. Фермер оглянулся, погрозил ему кулаком и направился в дом вслед за женой. Джабиз наконец собрал
Питер дождался, когда за мистером и миссис Граймторпами закроется дверь, достал из кармана носовой платок и осторожно помахал ему. Мужчина отлепился от ворот и начал медленно приближаться.
— Большое спасибо, — промолвил Питер, когда тот подошел, и вложил в его ладонь несколько монет. — Боюсь, я нечаянно стал виновником всех этих неприятностей.
Рабочий посмотрел на деньги, после чего перевел взгляд на Питера.
— Хозяин так всегда поступает с теми, кто приходит посмотреть на миссис. Так что лучше держаться подальше, если не хотите ей неприятностей.
— Послушайте, — спросил Питер, — а вы случайно не видели здесь молодого человека с мотоциклом — он должен был быть здесь где-то в прошлую среду?
— Не. Среду? Это когда миста ездил в Стэпли? Не, ничего не видел.
— Ну ладно. Если встретите кого-нибудь, кто видел, дайте мне знать. Вот моя карточка, а живу я в охотничьем доме. До свидания и премного благодарен.
Рабочий взял карточку и, не говоря ни слова, поплелся обратно.
Надвинув шляпу на глаза и подняв воротник, лорд Питер не спеша возвращался назад. Этот кинематографический эпизод поколебал его логические способности. С неимоверным усилием он пытался рассортировать свои впечатления и придать им некоторую стройность.
— Во-первых, — произнес он, — мистер Граймторп. Джентльмен, который не остановится ни перед чем. Здоровый. Злобный. Негостеприимный. Основная отличительная черта — ревность к своей поразительно прекрасной жене. В прошлую среду и четверг был в Стэпли. (Это, кстати, подтверждено и благородным джентльменом у ворот, что на данной стадии расследования может быть принято как алиби.) Следовательно, нашего таинственного друга с мотоциклом не встречал, конечно, если он действительно был в Стэпли. При этом полагает, что тот здесь был, и уж совершенно не сомневается в том, с какой целью. Что наводит на интересную мысль. Зачем тому нужна была коляска? Крайне неудобная вещь для путешествия. Очень хорошо. Но если наш друг приезжал за миссис Г., совершенно очевидно, что он не забрал ее. Снова хорошо. Во-вторых, миссис Граймторп. Исключительная особа. Клянусь Юпитером!
Он задумчиво остановился, чтобы как следует припомнить этот волнующий момент.
— Прежде всего приходится признать, что если Номер десять приезжал сюда действительно с вышепредположенной целью, то у него на это были все основания. Итак, миссис Г. пребывает в ужасе перед своим мужем, который из одного подозрения готов забить ее до смерти. Боюсь, как бы я только не навредил. Единственное, что можно сделать для жены такой скотины, так это забрать ее от него. Надеюсь, дело не кончится убийством. Одного уже достаточно. Так о чем бишь я? Да… так, значит, миссис Граймторп что-то известно или кто-то известен. Она приняла меня за кого-то, у кого были все основания не появляться в Граймеровой Норе. Интересно, а где она была, пока я разговаривал с Граймторпом? Она не была в своей комнате. Может, девочка ее предупредила? Нет, не получается — я сказал ей, кто я такой. Ага! Постойте-ка, постойте-ка. Не свет ли я вижу? Она выглянула из окна и увидела малого в поношенном плаще. На Номере десять тоже был поношенный плащ. Теперь предположим на мгновение, что она приняла меня за него. Что она будет делать? Она благоразумно скрывается, не понимая, какая дурость могла заставить меня вернуться. А когда Граймторп выскакивает, зовя псаря, она, дрожа от страха, спускается вниз, чтобы предупредить своего… своего… скажем прямо — любовника. Она обнаруживает, что это не ее любовник, а всего лишь какой-то раззява (боюсь, мой вид очень этому соответствовал). Новый компромат. Она просит раззяву бежать, чтобы спасти себя и ее. И раззява сбегает не слишком благородно. Следующее действие этой увлекательной драмы будет показано — когда? Хотелось бы мне это знать.
Он двинулся дальше.
— И все равно, — через некоторое время возразил он сам себе, — это не проливает никакого света на то, что Номер десять делал в охотничьем доме.
К концу своей прогулки он так и не пришел ни к каким выводам.
«Как бы там ни было, а я должен снова увидеться с миссис Граймторп, если это не будет угрожать ее жизни», — заметил он про себя.
5
УЛИЦА СЕН-ОНОРЕ И УЛИЦА ДЕ ЛЯ ПЭ
Думаю, это был кот.
Мистер Паркер печально сидел в маленькой квартирке на улице Сент-Оноре. Было три часа дня. Весь Париж купался хоть и в приглушенном, но все же бодрящем свете осеннего солнца, но комната, выходящая окнами на север, с ее скупой темной мебелью и нежилой атмосферой производила давящее впечатление. Это была сугубо мужская комната, в неизменном виде сохранившая дух своего погибшего владельца — завсегдатая клубов. У холодного камина стояли два малиновых кожаных кресла. На каминной полке высились бронзовые часы в обрамлении немецких гильз, табакерка из камня и медная восточная вазочка с длинной трубкой. На стенах висели несколько великолепных гравюр в тоненьких рамочках из грушевого дерева и портрет маслом какой-то пышной дамы эпохи Карла II. Шторы на окнах были малинового цвета, а пол покрывал толстый турецкий ковер. Напротив камина располагался высокий книжный шкаф с застекленными дверцами, на полках которого стояли собрание английской и французской классики, большая коллекция книг по истории и международной политике, несколько французских романов, брошюры, посвященные охоте и военному делу, и знаменитое французское издание «Декамерона» с пикантными иллюстрациями. У самого окна находилось большое бюро.
Паркер покачал головой, достал лист бумаги и принялся писать отчет. В семь утра он позавтракал кофе с булочками, тщательно обыскал квартиру, переговорил с консьержем, управляющим Лионского банка и префектом полиции квартала — результаты были самыми удручающими. Изучение бумаг капитана Каткарта дало весьма скудные сведения.
До войны Денис Каткарт, несомненно, был очень состоятельным человеком. Он был владельцем крупных инвестиций в России и Германии, кроме того, ему принадлежала большая доля акций процветающего винзавода в Шампани. По вступлении в права наследования в двадцать один год он завершил свое пребывание в Кембридже, много путешествовал, посещая важных лиц в разных странах, и, вероятно, продолжал образование с видом на дипломатическую карьеру. С 1913 по 1918 год обстоятельства изменились в крайне неблагоприятную сторону. По чековой книжке Паркер восстановил всю финансовую жизнь юного офицера — лошади, упряжь, путешествия, вино и обеды, костюмы, карточные долги, плата за квартиру на улице Сент-Оноре, подписные листы в клубах, и чего еще там только не было. Аккуратно подшитые оплаченные счета занимали один из ящиков бюро, и тщательное сравнение их с чековой книжкой и обратными чеками не выявило никаких разночтений. Однако, помимо вышеперечисленного, ресурсы Каткарта подверглись еще одному удару. Начиная с 1913 года каждый квартал, а то и чаще начали появляться чеки на крупные суммы, подписанные на предъявителя. Что касается назначения этих сумм, бюро хранило полное молчание — упоминаний об этом нигде не встречалось.
Великий крах, обрушившийся в 1914 году на мировую кредитную систему, как в капле воды отразился и на банковской книжке Каткарта. Поступления из России и Германии прекратились; доход от французских акций сократился на три четверти от первоначального объема после того, как накативший вал военных действий обрушился на виноградники, унося тысячи рабочих. В течение первого года эта потеря еще была отчасти возмещена дивидендами от капитала, вложенного во французскую ренту; затем последовала зловещая цифра двадцать тысяч франков в расходной части счета, а шесть месяцев спустя еще тридцать тысяч. После этого крушение не заставило себя долго ждать. Паркер без труда мог представить краткие распоряжения с фронта о продаже ценных бумаг по мере того, как вихрь бешено растущих цен и обесценивания денег уносил сбережения предшествовавших шести лет. Дивидендов становилось все меньше и меньше, пока поступления окончательно не иссякли; и тогда появился еще более зловещий признак — серия долгов, представлявших собой расходы по пролонгированным векселям.