Под игом
Шрифт:
— Кто, сестра хаджийка? — спросила сестра Серафима.
— Опять-таки она!.. Жена бея!
— Что ты говоришь, хаджийка!
— Боже мой, пресвятая богородица! Как это мне тогда же в голову не пришло!
Излив свою взволнованную душу, Хаджи Ровоама вернулась к себе, дочитала вечернюю молитву и легла, чувствуя, что у нее гора с плеч свалилась.
Наутро во всем монастыре говорили только об одном. История о докторе и жене бея разрасталась, принимая угрожающие размеры. Когда ее рассказывали, слушатели неизменно задавали вопрос:
— А кто узнал об этом?
—
Это имя обезоруживало любого скептика. И все направлялись к Хаджи Ровоаме за пикантными подробностями.
В течение двух часов слух облетел весь город.
Но всякая новость, даже самая интересная, за три дня становится старой. Обществу, начавшему позевывать, нужна была новая пища. Появление в городе Кралича, которого никто почти не знал, снова вызвало оживление в монастыре, и монахини заволновались. Кто он? Откуда приехал? Зачем? Никто не знал. Наиболее любопытные обитательницы монастыря отправились в город. Но они узнали только, что приезжего зовут Бойчо Огнянов, а насчет его намерений принесли самые противоречивые сведения.
Мать София говорила, что он приехал поправить свое здоровье.
Госпожа Рипсимия уверяла, что он торгует розовым маслом.
Сестра Нимфодора рассказывала, что он собирается поступить в учителя.
Мать Соломона и госпожа Парашкева давали понять, что ни те, ни другие сведения не соответствуют действительности а приехал он высмотреть себе невесту, и они даже знают, кого он хочет посватать…
Сестра Апраксия клялась, что он переодетый русский князь, приехавший посмотреть старую крепость и пожертвовать ризы монастырской церкви. Но сестре Апраксин не очень верили, потому что в лучших домах она не бывала, а черпала новости у жены Петко Базуняка и свахи Фачко Добиче, да к тому же была глуховата.
Госпожа Хаджи Ровоама слушала эту болтовню и улыбалась себе в усы, — а усики у нее действительно были.
Она знала, что это за человек, но ей хотелось помучить сестер. И только поздно вечером оракул заговорил.
Наутро весь монастырь уже знал, что этот незнакомец, этот Огнянов — турецкий соглядатай!
Главной, а может быть, и единственной причиной, побудившей Хаджи Ровоаму распространить столь гнусные слухи об Огнянове, послужило то обстоятельство, что он не почтил её своим посещением; этим он нанес кровное оскорбление ее честолюбию и нажил в ее лице опасного врага.
День был воскресный. Уже подходила к концу служба в монастырской церкви, битком набитой молящимися женщинами. Они толпились и во дворе, и у церковных окон, и под огромной ветвистой грушей.
Одну группу составляли мирянки — женщины молодые и пожилые, разукрашенные и разодетые, как куклы, в пестрые платья. Они весело болтали, то и дело оборачиваясь, чтобы разглядеть наряды других представительниц прекрасного пола, беспрерывно входивших в ворота. Другая группа состояла из монахинь, в большинстве молодых. Они вели себя не менее шумно, чем мирянки, озирались по сторонам, перешептывались и громко хохотали. Время от времени они гурьбой бросались за какой-нибудь спелой золотистой грушей, упавшей с дерева, и старались вырвать ее друг у друга из рук; потом, раскрасневшись, возвращались к молящимся и крестились.
Служба кончилась.
Поток мирян хлынул из церкви; одни разбрелись по двору, другие разошлись по кельям.
Маленькая, уютная, довольно богато обставленная келья Хаджи Ровоамы едва вмещала гостей. Монахиня, улыбаясь, принимала и провожала их, а Рада, в чистом черном платье и косынке, разносила на красном подносе варенье и кофе. Спустя час наплыв посетителей стал уменьшаться. Но Хаджи Ровоама частенько посматривала в окно, словно поджидая каких-то особенно желанных гостей. Наконец вошло несколько человек: это были Алафранга, Стефчов, пои Ставри, Нечо Пиронков и один молодой учитель. Лицо монахини засияло. Очевидно, их-то она и ждала. Она дружески поздоровалась с новыми гостями, а те обменялись рукопожатием с Радой. Стефчов, тот даже подмигнул молодой девушке и с силой стиснул ее руку. Раду бросило в жар от смущения, и она покраснела, как пион.
— Послушай, Кириак, я опять хочу тебя расспросить, что это за история вышла с доктором, — обратилась Хаджи Ровоама к Стефч ву после обычного обмена любезностями. — У нас тут, знаешь, всякие небылицы рассказывают…
— А что именно? — спросил Стефчов.
— Говорят, будто ты обманул бея — сказал ему, что газеты крамольные, потому что хотел оклеветать Соколова.
Стефчов вспыхнул.
— Кто это говорит — тот осел и подлец. В кармане докторовой куртки нашли газету «Независимость», номер тридцатый, и воззвание. Спросите Нечо.
Нечо Пиронков охотно подтвердил слова Стефчова.
— К чему спрашивать Нечо? Что он знает? — вмешался поп Ставри. — Насчет доктора нам самим все известно. Он, что называется, носит с собой веревку, на которой его повесят. Я еще позавчера говорил это Селямсызу. Ходил к нему в гости пробовать его новую водку… Ну и мастер он приготовлять анисовку! А ты, хаджийка, как себя чувствуешь? Здорова?
— Как видишь, батюшка: живу с молодежью и сама молодею, — ответила монахиня и опять обратилась к Стефчову: — А ты не знаешь, кто подменил газеты?
У Хаджи Ровоамы явно чесался язык рассказать о своем открытии.
— Полиция все узнает.
— Ваша полиция гроша ломаного не стоит… Лучше я тебе сама скажу — кто. Сказать?
Она игриво улыбнулась и, наклонившись, шепнула на ухо Стефчову некое имя. Но шепот ее был так громок, что тайну узнали все. Советник Нечо подбросил свои четки и рассмеялся, молодой учитель многозначительно переглянулся с другими гостями, а поп Ставри пробормотал:
— Сохрани нас, боже, от соблазна нечестивых! Рада смутилась и спряталась в чуланчике.
— Посмотрите на него, посмотрите! — крикнул вдруг Стефчов, показывая пальцем на двор.
Доктор Соколов шел по двору с двумя приятелями. Один из них был дьякон Викентий, другой — Кралич, в новом костюме из серого домотканого сукна, сшитом по французской моде. Все бросились к окну.
Это дало повод монахине рассказать и о втором своем открытии:
— А вы знаете, кто этот человек?
— Приезжий-то? Это некий Бойчо Огнянов, — ответил Стефчов, — сдается мне, он того же поля ягода.