Под игом
Шрифт:
— Сыбка, скажи мне, какой царь освободил болгар от греческого рабства?
— От турецкого рабства болгар освободил… — начала было девочка, обмолвившись, но чорбаджи Мичо перебил ее:
— Постой, Сыбка! Ты скажи, родная, какой царь освободил болгар от греческого рабства, а от турецкого ига найдется кому их освободить…
— Что богу угодно, тому и быть, — изрек поп Ставри. Незамысловатый намек чорбаджи Мичо вызвал улыбку сочувствия на лицах большинства присутствующих. Послышался шепот, приглушенный смех. Сыбка звонко крикнула:
— От греческого рабства болгар избавил царь Асен, [38] а от турецкого рабства их избавит русский царь Александр!
Она плохо поняла, что ей сказал отец. После ответа Сыбки весь зал замер.
38
От греческого рабства болгар избавил царь Асен… — Братья Петр и Асен, представители крупной болгарской феодальной знати, подняли в 1185 г. восстание против византийского владычества, закончившееся признанием независимости Болгарии и вступлением на болгарский трон в 1187 г. Асена I, принявшего титул царя. Основанное братьями Петром и Асеном так называемое «второе болгарское царство» просуществовало до 1393 г., когда страна была захвачена турками-османами.
— Да что вы обмерли со страху? Христа, что ли, распяла эта девочка? Правду сказала! И я говорю, что нас избавит царь Александр, — никто, как он!
— Сумасшедшая! Замолчи! — шептала ей мать.
Сыбка растерялась. Она каждый день слышала такие слова от отца и гостей и не понимала, почему теперь все волнуются. Стефчов встал и обратился к сидящим в передних рядах:
— Господа, тут проповедуются революционные идеи, направленные против правительства его величества султана. Я не могу оставаться здесь и ухожу…
Нечо Пиронков и еще три-четыре человека пошли за ним. Остальные же не последовали его примеру.
После минутного замешательства все вдруг поняли, что ничего особенного не произошло. Ребенок по неведению сказал несколько неуместных, но правдивых слов… Ну и что же? Опять водворилась тишина, а вместе с нею вернулось сочувствие к Огнянову, и все снова стали смотреть на него дружелюбно. Сегодня он был героем; на его сторону перешли все честные люди и все матери школьниц.
Экзамены спокойно продолжались и вскоре закончились.
Ученицы спели песню, и все разошлись довольные. Огнянов подошел к Раде проститься, и она сказала ему с волнением:
— Господин Огнянов, сердечно вас благодарю за себя и за моих девочек. Я не забуду вашей услуги.
Во взгляде ее светилось глубокое и горячее чувство.
— Я сам работал учителем, госпожица, и потому понял, как вам было тяжело. Вот и все… Поздравляю вас с хорошими успехами ваших учениц, — участливо проговорил Огнянов и, тепло пожав руку молодой девушке, ушел.
После этого Рада уже не видела гостей, подходивших к ней прощаться.
XII. Бойчо Огнянов
Бойчо Огнянов (Кралич стал называть себя тем именем, которое непроизвольно сорвалось с языка у Викентия, когда тот представлял Соколову своего спутника у еврейского кладбища), так быстро привлекший к себе всеобщее внимание, появился в городе с согласия своих новых друзей — Викентия, игумена и доктора Соколова. Вначале они не пускали туда Огнянова, но он стоял на своем и легко развеял все их опасения. Он уверил их, что в его родном городе, далеком Видине, не бывает почти никто из бяло-черковцев, кроме Марко Иванова; к тому же если б кто и знал его раньше, вряд ли узнает теперь, после того как восьмилетнее заточение в Азии, тамошний климат и перенесенные страдания до неузнаваемости состарили и изменили его.
Но и заточение и страдания не только не охладили преданности Огнянова той идее, ради которой он столько вытерпел, а наоборот, способствовали тому, что он вернулся на родину еще более пламенным и бескорыстным борцом, смелым до безумия честным до самопожертвования, любящим Болгарию до фанатизма. Мы уже видели, как он вел себя в трудных случаях жизни. Да, он вернулся в Болгарию, чтобы работать для ее освобождения. Такого человека, как он, — бежавшего из крепости, живущего под чужим именем, лишенного всяких семейных и общественных связей, ежечасно подвергающегося опасности быть узнанным и выданным, не ожидающего от жизни никаких радостей — такого человека одна лишь великая идея могла заставить приехать в Болгарию и не покинуть ее даже после того, как он совершил два убийства… Как он будет работать и приносить ей пользу? Каковы здесь условия? Что он может сделать? Достижима ли цель, к которой он стремится? Этого он не знал. Он знал только, что ему придется преодолеть множество препятствий и опасностей. Они и обрушились на него сразу же после приезда.
Но для таких рыцарских натур препятствия и опасности — родная стихия, в которой закаляются их силы. Сопротивление их укрепляет, гонения не страшат, опасности воодушевляют, ибо все это — борьба, а борьба вдохновляет и облагораживает. Она красива, даже когда борется червь, поднимающий голову, чтобы ужалить наступившую на него ногу, она героична, когда человек борется из чувства самосохранения, и она священна, когда люди ведут ее во имя человечества.
В первые дни слух, пущенный Хаджи Ровоамой, отталкивал от Огнянова тех, с кем его хотели познакомить друзья. Но его благородный поступок на экзамене, вызванный низостью Стефчова, мгновенно заткнул рты клеветникам и открыл для него все двери и все сердца. Весь городок видел в нем желанного гостя. Огнянов с радостью принял предложение Марко Иванова и Мичо Бейзаде работать в школе учителем — особенно потому, что это объясняло его переселение в город.
Его товарищами по работе были: главный преподаватель Климент Белчев, учителя Франгов и Попов и учитель пения Стефан Мердевенджиев, который преподавал и турецкий язык. Первый получил образование в русской семинарии и, как многие семинаристы, был добродушен, непрактичен и склонен к настороженности; всякий раз, как школу посещали попечители, он декламировал им стихи Хомякова и оду Державина «Бог». Но Марко предпочитал, чтобы Климент Белчев рассказывал ему о величии России и о Бонапарте… Учитель Попов, молодой человек довольно буйного нрава, когда-то был другом Левского и бредил комитетами, революциями, повстанцами. Он с радостью принял нового товарища и страстно к нему привязался… Из всей этой компании только Мердевенджиев был человек неприятный. Он благоговел перед церковным пением и обожал турецкий язык. Первое свидетельствовало о косности и заплесневелости его ума, второе — о преклонении перед бичом: ведь любить турецкий язык мог только тот болгарин, который любил и самих турок или ждал от них благ земных. Не удивительно, что Мердевенджиев был дружен со Стефчовым, — их связывало сходство вкусов.
Огнянов преподавал и в женской школе, а значит, ежедневно виделся с Радой. С каждой, встречей он открывал новые прекрасные черты в душе этой девушки и, проснувшись однажды утром, понял, что любит ее. Нужно ли говорить, что и она уже любила его втайне? Еще в тот день, когда он так по-рыцарски ее защитил, она почувствовала к нему ту горячую благодарность, которая в первый момент — только благодарность, а во второй — уже любовь. Это бедное сердце, стосковавшееся по нежной ласке и сочувствию, воспылало к Огнянову горячей, чистой и беспредельной любовью. Рада увидела в нем воплощение доселе неясного идеала своих грез и надежд и под влиянием этого животворного чувства похорошела и расцвела, как роза в мае.