Под игом
Шрифт:
В толпе стали шушукаться. Все устремили глаза на Кириака. Экзамен шел по истории Болгарии. Стефчов положил учебник на стол, почесал себе висок, как бы желая сосредоточиться, и громко задал вопрос экзаменующейся ученице. Она молчала. Холодный, неприветливый взгляд Стефчова замораживал детскую душу. Девочка так смутилась, что позабыла вопрос, и жалобно взглянула на Раду, словно прося у нее помощи. Стефчов повторил вопрос. Опять молчание.
— Пусть сядет, — сухо проговорил экзаменатор, обращаясь к учительнице, — вызывайте следующую.
Вышла другая девочка. Стефчов задал вопрос ей, Она выслушала его, но не поняла и стояла, не говоря ни слова. Молчали и все присутствующие, испытывая мучительное чувство. Девочка стояла как вкопанная, на глазах у нее выступили слезы, но заплакать она тоже не смела. Сделав над собой усилие, она попыталась что-то ответить, но запнулась и умолкла. Стефчов бросил на Раду ледяной взгляд и проворчал:
— Преподавание велось небрежно. Вызовите следующую ученицу.
Рада глухим голосом произнесла новую фамилию.
Третья ученица ответила невпопад: она тоже не поняла вопроса. Заметив во взгляде Стефчова неодобрение, она пришла в замешательство и безнадежно оглянулась кругом. Стефчов задал ей другой вопрос. Девочка не ответила. Взгляд ее помутнел от смущения, побледневшие губы задрожали, она внезапно разрыдалась и побежала к матери. Это произвело на всех очень тяжелое впечатление. Женщины, дочери которых еще не были вызваны, озирались в недоумении и тревоге. Каждая дрожала от страха, боясь услышать фамилию своего ребенка.
Рада стояла как громом пораженная. Ни кровинки не было в ее лице; ее бледные щеки подергивались, с чистого, ясного лба скатилось несколько крупных капель пота. Молодая учительница не смела поднять глаза. В пору было хоть сквозь землю провалиться. Что-то сдавило ей грудь; хотелось громко заплакать, и она с трудом удерживалась от слез.
Публика беспокойно зашумела. Все растерянно смотрели друг на друга, как бы спрашивая: что здесь происходит? Каждому хотелось найти выход из положения. Одно лишь торжествующее лицо Стефчова выражало самодовольство. Шум и ропот нарастали. Но вдруг наступила гробовая тишина, и все взоры обратились в одну сторону. Из толпы вышел Бойчо Огнянов, который до сих пор стоял поодаль, стараясь остаться незамеченным, и, подойдя к Стефчову, проговорил решительным тоном:
— Господин, не имею чести быть с вами знакомым, но прошу извинить меня. Ваши вопросы недостаточно ясны; они носят отвлеченный характер, и ответить на них было бы трудно даже ученицам пятого класса… Пожалейте этих неискушенных детей… Разрешите мне, госпожица? — обратился он к Раде.
И попросил вызвать одну из проэкзаменованных девочек. У всех точно гора с плеч свалилась. Своим поступком Огнянов вызвал сочувственный и одобрительный гул, привлек к себе все взгляды, завоевал все симпатии. Клевета Хаджи Ровоамы в миг была забыта. Одухотворенное лицо молодого человека, бледное от перенесенных страданий и освещенное смелым взглядом живых глаз, подкупило все сердца. Лица людей прояснились, все вздохнули свободно. Все поняли, что Огнянов нашел выход, и были довольны.
Огнянов спросил девочку то же самое, что спрашивал Стефчов, но вопрос задал в самой простой форме. Девочка ответила. Матери облегченно вздохнули и с благодарностью посмотрели на Огнянова. Его имя, незнакомое и странное, стало передаваться из уст в уста, запечатлеваясь в сердцах.
Вызвали другую девочку. И она ответила вполне удовлетворительно для своего возраста.
И вот все эти дети, напуганные до полусмерти предыдущим экзаменатором, устремили дружеские взгляды на Огнянова. У всех поднялось настроение. Девочки заспорили, кому выходить раньше и отвечать этому доброму дяде, которого они уже успели полюбить.
Рада снова оживилась. Удивленная, до слез растроганная и растерянная, она с благодарностью смотрела на великодушного человека, который помог ей в такую тяжелую минуту. Впервые она встретила теплое, дружеское участие — и со стороны незнакомого человека. Это он-то шпион? Да он сейчас стал ее ангелом-хранителем! Он раздавил Стефчова, как червя. Рада торжествовала; снова воспрянув духом, она гордо и счастливо оглянулась кругом и встретила лишь сочувственные взгляды. Сердце ее забилось от взволнованной признательности, и слезы затуманили ее взор…
Третьей девочке Огнянов задал такой вопрос:
— Райна, ну-ка скажи мне, при каком болгарском царе болгары крестились и стали христианами?
И он ласково, по-дружески заглянул в детские заплаканные глазенки, доверчиво смотревшие на него.
Девочка немного подумала, беззвучно пошевелила губами и выкрикнула чистым, тонким голоском, звонким, как голос жаворонка, поющего по утрам в небе:
— Болгар крестил болгарский царь Борис! [37]
37
Болгар крестил болгарский царь Борис! — «Крещение», то есть признание Болгарией христианства по восточноправославному византийскому обряду как государственной религии, произошло в царствование Бориса-Михаила, в 865 г.
— Очень хорошо, молодец, Райна… Теперь скажи мне: кто составил болгарскую азбуку?
Этот вопрос озадачил девочку. Стараясь вспомнить, что нужно ответить, она молча мигала глазками; раскрыла было рот, но так и не решилась произнести ни слова.
Огнянов ей помог:
— Наши буквы, Райна, кто первый их написал?
Глаза у девочки засияли. Райна подняла голую до локтя ручонку и молча показала на Кирилла и Мефодия, которые благосклонно смотрели на нее с иконы.
— Так, так, милая, святые Кирилл и Мефодий, — послышались голоса из передних рядов.
— Умница, Райна! Святые Кирилл и Мефодий да помогут тебе стать царицей, — пробормотал растроганный поп Ставри.
— Отлично, Райна, можешь идти, — ласково проговорил Огнянов.
Сияющая Райна с видом победительницы побежала к матери. Мать обняла ее, прижала к груди и со слезами на глазах осыпала поцелуями.
Огнянов повернулся к главному учителю и возвратил ему учебник.
— Вызовите и нашу Сыбку, сударь, — попросил Огнянова чорбаджи Мичо.
Живая белокурая девочка уже стояла перед Огняновым и кротко смотрела ему в глаза. Немного подумав, он спросил: