Под игом
Шрифт:
— Эй, господин! Выходи!
Дверь открылась, и какой-то человек, согнувшись, вышел из чулана. Это был юноша небольшого роста, сухощавый, белобрысый, с очень мелкими чертами лица, давно уже не бритого, с живыми глазами и легкими движениями; Огнянова он поразил своей необычайной худобой. Он был одет в хорошо облегавшую его тощее тело белую хэшовскую одежду [51] , распестренную традиционными кистями и обшитую на спине, груди и коленях цветной тесьмой и шнурами, но такую рваную, что сквозь лохмотья виднелось голое тело скитальца.
51
Хэшовская одежда. — Имеется в виду принятая «хзшами» —
Гость мельника и Огнянов, взглянув друг на друга, оба враз вскрикнули:
— Муратлийский!
— Кралич!
Крепко пожав друг другу руки, они расцеловались.
— Как ты очутился здесь? Откуда ты? — спрашивал Огнянов Муратлийского, своего бывшего товарища по повстанческому отряду.
— Я?.. А ты где был и как сюда попал? Неужели это и вправду ты, Кралич?
Кралич оглянулся, растерянно окинул взглядом мельницу и деда Стояна, который застыл на месте, раскрыв рот и продолжая держать коптилку перед товарищами.
— Дедушка Стоян, погаси свет и закрой дверь… Или нет, мы выйдем на двор. Здесь такой шум, что мы друг друга и не услышим.
Дед Стоян пошел вперед с коптилкой и закрыл за ними дверь.
— Ну, беседуйте, — сказал он, — а я пойду лягу. Захочется и вам спать, входите и ложитесь, где понравится!
Дно оврага потонуло во мраке, но обрывистый его склон был хорошо освещен луной. Огнянов и Муратлийский отошли подальше — в самое темное место — и устроились на большом камне, у которого тихо журчала извилистая речка.
— Давай опять расцелуемся, брат, — с чувством проговорил Огнянов.
— Скажи, Кралич, откуда ты взялся? А я-то думал, что ты все еще в диарбекирском раю!
— Так, значит, тебя еще не повесили? — отшучивался Бойчо.
Они говорили как друзья… Схожие судьбы и страдания сближают и чужих людей. А Бойчо и Муратлийский были братьями по оружию и по идеалам.
— Ну, теперь рассказывай, — начал Муратлийский. — Ты пришел издалека… Поэтому тебе первому говорить. Когда ты вернулся из Диарбекира?
— Ты хочешь сказать, когда я бежал?
— Как? Ты бежал?
— В мае.
— И сумел благополучно пробраться сюда? Как же ты шел?
— Из Диарбекира шел пешком до русской Армении, а там через Кавказ пробрался в южную Россию, затем в Одессу, — все с помощью русских. Из Одессы пароходом до Варны. Оттуда через горы — в троянские хижины. Перевалил Стара-планину и очутился в Бяла-Черкве.
— А почему ты выбрал именно этот городок?
— Боялся идти туда, где никого не знаю. В некоторых местах у меня были знакомые, но я не знал, что у них теперь на уме, и не был уверен в них. Вспомнил, что в Бяла-Черкве живет лучший друг отца, благороднейшей души человек. К тому же я был убежден, что меня там никто не знает, кроме него; да и он бы не узнал, не скажи я ему сам, кто я такой.
— Ну, я-то узнал тебя сразу. Итак, ты остался здесь?
— Да. Этот человек, друг отца, помог мне устроиться учителем, и пока, слава богу, все идет хорошо.
— Значит, ты теперь за преподавание взялся, Кралич?
— Официально — за преподавание, а неофициально — за прежнее ремесло.
— Апостольство? [52]
— Да, революция…
— Ну, как у вас тут идут дела? Мы-то оскандалились.
— Дела пока хороши. Настроение очень приподнятое, почва — что твой вулкан. Ведь Бяла-Черква была одним из пристанищ Левского.
52
Апостольство — то есть пропаганда и организация национально-освободительной борьбы на территории порабощенной Болгарии.
— Какой у вас план?
— Плана еще нет. Готовимся к восстанию, но, так сказать, лишь теоретически и ждем, пока время нас научит. А брожение усиливается с каждым днем и в городе и в окрестностях; рано или поздно восстание вспыхнет.
— Молодец, Кралич! Герой!
— Теперь
— Да ты уже знаешь. В Стара-Загоре мы так оскандалились [53] , что стыдно смотреть в глаза людям…
— Нет, нет, рассказывай с самого начала: что произошло с тех пор, как разбили отряд и мы с тобой расстались. За те восемь лет, что я пробыл в Диарбекире, я ничего не слышал ни о тебе, ни о наших товарищах.
53
В Стара-Загоре мы так оскандалились… — Имеется в виду восстание, поднятое 16 сентября 1875 г. в районе города Стара-Загоры под руководством Ст. Стамбулова, 3. Стоянова и Г. Икономова; недостаточная подготовленность этого выступления послужила причиной его быстрой ликвидации турецкими властями.
Муратлийский лег на камень, положив руки под голову, и, устроившись поудобнее, начал. Рассказывать ему пришлось долго. Он участвовал в Софийском заговоре Димитра Обшти [54] и в ограблении орханийской почты. Попав в тюрьму в результате предательства, он чудом избежал Диарбекира, а может быть, и виселицы. Затем отправился в Румынию, где полтора года скитался, терпя нужду, а оттуда опять перешел в Болгарию с поручением и снова боролся с опасностями и трудностями, сопутствующими агитатору. Этой весной он очутился в Стара-Загоре и активно участвовал в подготовке к восстанию. Восстание кончилось печально. Муратлийский был легко ранен турками в небольшой стычке у Элхова и ушел на Стара-планину, преследуемый турецкой погоней и даже иными болгарами, к которым обращался с просьбой дать хлеба и крестьянское платье, чтобы переодеться. Десять дней скитался он таким образом по горам, подвергаясь тысячам опасностей и лишений. Нестерпимый голод заставил его спуститься с гор, причем он решил, что попросит хлеба у первого встречного, приставив ему к груди пистолет… К счастью, ему повстречался дед Стоян. И Муратлийский с чувством рассказал о том, как хорошо его принял мельник, ведь с тех пор как он начал скитаться по Стара-планине, это был первый человек, отнесшийся к нему по-братски.
54
Димитр Обшти — один из сотрудников Басила Левского. Находясь во власти стихийно бунтарских и авантюристических настроений, встал во главе оппозиционной группировки по отношению к В. Левскому и Центральному революционному комитету; самочинно организовал в сентябре 1872 г. нападение на правительственную турецкую почту на Арабоконакском перевале близ города Орхание (ныне Ботевград) и вскоре был схвачен турецкой полицией; данные Обшти предательские показания позволили турецким властям разгромить ряд революционных комитетов в Болгарии и напасть на след Левского, который и был арестован 28 декабря 1872 г.
Огнянов с волнением слушал все то, что рассказывал Муратлийский о своих приключениях и пережитых опасностях. Он переживал вместе с ним его тревоги, страдания, горькие разочарования и стыд за подлое поведение людей, неизбежное, впрочем, после крушения всякой революции. С братским участием он сейчас принялся обдумывать, как бы получше устроить друга.
Муратлийский умолк. Река шумела у их ног. Кругом было пусто и тихо. Против того места, где сидели друзья, высились освещенные луной немые громады скал; ночной ветерок покачивал растущие на их вершинах низкорослые деревца и кусты дикой сирени.
XVI. Могила говорит
Утром Огнянов решил вернуться в город. Миновав ущелье, он вышел к монастырю. На поляне перед монастырем, под большими ореховыми деревьями, прогуливался игумен. Наслаждаясь утренней красотой этих романтических мест, он обнажил голову и полной грудью вдыхал живительный, свежий горный воздух. Теперь, осенью, от природы веяло новым меланхолическим очарованием, золотились листья деревьев, желтели бархатные склоны гор, и повсюду был разлит сладостно-нежный запах увядания.