Шрифт:
Под камнями
Три человека пробирались по дебрям густого, темного, мрачного, непроходимого леса. Такие места не значатся в документах, нога человека не ступала там сотни лет или вовсе.
Такие места – это белые пятна на картах, которые заполнены лишь для галочки, во избежание никому не нужных вопросов и проблем. Слишком уж долго разбираться и объяснять всем и каждому, что там на самом деле происходит. Точка на карте просто закрашивается темно-зеленым, отправляется в печать, оттуда в тираж и для всех становится непроходимым лесом, тайгой, болотом или государственным заповедником, где царствует не человек, а природа. Обычно никому и в голову не приходит потратить свой единственный уик-энд для изучения столь отдаленных и непригодных для прогулок мест, где нет ничего, кроме бурелома, чавкающих болот и непроходимых лесов. Так и стоят вековые сосны и кедры, не видя и не зная человека, медленно покачиваясь на пронизывающих ветрах, вытягивая свои извилистые щупальца вверх к вязкой тьме вселенной, медленно качающей нашу планету в своих холодных объятиях.
Места, где человек лишний, места, где не он царь, места, из которых не возвращаются. Там вечно пахнет затхлой сыростью, прелым мхом и едкой древесной корой.
Туда ведут узкие, скользкие, скалистые, заросшие тропинки, виляющие между камней, протоптанные редкими животными. Для человека эти тропинки – в один конец, это чувствуется седьмым чувством, когда заходишь на территорию, где тебя не ждут, это чувствуется, как чувствуется и то, что обратной дороги нет. Никто не знает, что случается с единицами, безрассудно решившими отправиться в путь, поставив на карту жизнь и проиграв, и уже никогда не узнает. Только вековые молчаливые гиганты, что тянутся к черным кучерявым тучам, становятся безмолвными свидетелями их судеб.
По лицам путников хлестали мокрые ветки и прутья, словно кнуты, оставляя неглубокие, но довольно болезненные ссадины, которые медленно кровоточили, как еще одно напоминание о враждебности.
Путь небольшой компании освещал одинокий холодный диск луны, висящий в черном ночном небе, разливающий серебряно-синий тягучий свет по бескрайним просторам густых зарослей. Он был чужой, холодный и отталкивающий, если даже не сказать противный, в нем не было жизни, только презрение ко своему земному.
Путники были одеты в солдатские камуфляжные костюмы цвета хаки и высокие мощные берцы, что делало их незаметными среди густой растительности. Они шли уже достаточно долго, подминая ногами упавшие ветки, мох, сырую землю, высокую траву, переплетенную тугой сеткой, в которой путались ноги. Усталость стала брать свое, она росла как снежный ком изо дня в день, скапливаясь в мышцах свинцом. Усталость, которую хотелось выплюнуть, выблевать и выплакать.
– Все! Я больше не могу, эти ветки скоро меня без глаз оставят, надо сделать привал, – чертыхнувшись, не выдержал Дейв, кидая свою опостылевшую ношу на землю.
Парню было около тридцати лет, с темными, почти черными волосами и бронзовой, загоревшей долгими днями на солнце кожей, с отменно подтянутым и накачанным телом, мягкими, но в то же время выразительными чертами лица, к которым невольно лип глаз, с небольшой щетиной от проведенных дней вдали от цивилизации. Рукава куртки были закатаны по локоть, открывая причудливую татуировку на всю руку в виде скрученной восьмеркой, шипящей змеи. Запястья были стянуты широкими коричневыми кожаными напульсниками ручной работы, которые выдавали его вкус к стилю, к дорогому стилю, прошитые по бокам черной кожаной тесьмой, с гравировкой непонятного происхождения, смысл которой был известен только их хозяину. Символ на них, казалось, заплутал в нашем времени из другого измерения, похожий то ли на циферблат, то ли на карту, что-то знакомое и одновременно чужое.
У него одного был рюкзак, также цвета хаки, с самым необходимым снаряжением для скал и леса, который все несли по очереди.
– В принципе, мы можем разбить лагерь тут, места хватит, – отозвалась Поли.
Она была единственной девушкой в их небольшой экспедиции. Двадцати восьми лет, с яркими огненно-рыжими волосами по плечи, дающими эффект огня на голове, убранными назад. Невысокого роста, с подтянутой фигурой. Кожа так же, как и у остальных, приобрела бронзу от вечного пекла, в руках она неизменно держала карту и, подсвечивая фонарем, постоянно сверялась с местностью. На ремне висела кобура с револьвером, по всему поясу шел патронташ соединявшийся с набедренной кобурой для клинка и ножа. Она любила оружие, а оружие любило ее, и упаси боже встать на ее пути.
Поли была именно той, ради которой придумали слово «чокнутая». Сумасшествие текло у нее по венам и билось в пульсе. Еще утром она могла тихо сидеть в библиотеке, обложившись книгами, и попивать свежевыжатый яблочный сок, а уже вечером с невозмутимым лицом топить пять трупов в водосточной канаве.
– Я тоже не против, я выдохся в нулину.
Третьим был Бэд, немного полноватый, невысокий, с добродушными, даже простоватыми на первый взгляд чертами лица, но очень подвижный, с выжженными солнцем русыми волосами, которые теперь были белесые, а на лбу проступали капли пота. Он замыкал шествие, постоянно оглядываясь и держа в руках «макаров» с взведенным курком, на голове были очки ночного видения.
Остановившись, все замерли, прислушиваясь к каждому звуку, но не было ни одного. Тишина, сравнимая с вакуумом, казалось, может продавить перепонки, проникнуть вовнутрь, скрутить внутренности, выжимая их до последней капли крови.
Всем было не по себе, безмолвие давило на каждую нервную клетку, все сильнее сжимая ее в тиски. Сил не было даже разговаривать, они шли уже пять дней по непроходимым лесам, болотам, переходя реки вброд. Поли была готова поклясться: они первые люди в этих местах со дня сотворения мира. Небольших часов сна катастрофически не хватало, а постоянный темп спешки выжимал последние силы.
Попавшаяся так кстати небольшая проплешина среди бурной растительности стала для них гостиницей на сегодняшнюю ночь. Кусты и деревья обступали паутиной по кругу небольшую поляну, где они развели огонь, наспех собрав ветки в радиусе трех метров. Кое-как примяв траву, чтобы бросить спальники, все сразу же свалились на них, давая ногам и спине долгожданный отдых. Для каждого такая кровать давно уже стала привычным делом, скорее сон дома, в кровати с подушкой и одеялом, стал сравним с изысканностью, получаемой довольно редко.
– Даже птиц нет, – тихо прервала гробовое молчание Поли, – заметили? Уже километра три, может, побольше.
– Угу… ощущение у меня не очень, кажется, все время кто-то смотрит в спину, наблюдает, – отозвался Бэд, – все как в сказке, чем дальше, тем страшнее? Что у нас на этот раз хоррор? Ужасы?
Ответа не было ни у кого, от усталости шутку не оценили, только молча переглянулись. Каждый погрузился в свои мысли, оживленно ковыряя тушенку в разогретых жестяных банках. Последний раз они ели рано утром, забросив в желудок пару энергетических батончиков, и теперь тушенка была сравнима с ресторанной бужениной.