Под кардинальской мантией
Шрифт:
— Замолчите, мадемуазель, замолчите! — почти грубо воскликнул я. — Вы обижаете меня! Ваше заступничество сделало меня счастливым, и все-таки мне жаль, что вы не в Кошфоре, а здесь, где, боюсь, у вас слишком мало друзей. Вы сделали для меня более, нежели я ожидал, и в тысячу раз более, чем я того заслуживал. Но теперь, во всяком случае, довольно. Я не хочу, чтобы парижские сплетни соединяли ваше имя с моим. Поэтому прощайте! Боже избавь меня сказать вам что-либо больше или позволить вам оставаться в том месте, где злые языки не пощадят вас!
Она с каким-то удивлением посмотрела на меня, но затем ее уста медленно разжались в улыбку.
— Уж поздно, — мягко сказала она.
— Поздно! — воскликнул я. — Как это поздно, мадемуазель?
— Поздно, потому что… Вы помните, господин де Беро, как вы рассказывали мне вашу любовную историю на Ажанском холме? Вы сказали, что ваша история не может иметь хорошего конца. На том же основании и я рассказала кардиналу свою историю, и теперь она уже стала общественным достоянием.
Я смотрел на нее так же пристально, как и она на меня. Ее глаза сверкали из-под длинных ресниц. Она вся дрожала, и все-таки улыбка озаряла ее лицо.
— Что же вы сказали ему, мадемуазель? — прошептал я, задыхаясь.
— Что я люблю, — смело ответила она, — и потому я не постыдилась просить его… даже на коленях.
Тут я упал на колени и прижал ее руку к своим губам. На мгновение я забыл о короле, кардинале, тюрьме, будущем, — обо всем, за исключением того, что эта женщина, столь чистая и прекрасная, столь превосходившая меня во всех отношениях, любит меня. Но затем я опомнился. Я встал и отступил от нее под влиянием нового порыва.
— Вы не знаете меня! — воскликнул я. — Вы не знаете, кто я такой! Вы не знаете, что я сделал на своем веку.
— Нет, это именно я знаю, — ответила она со странной улыбкой.
— Да нет же, вы не знаете, — продолжал я. — И кроме того, нас разделяет это!
И я поднял письмо кардинала, которое упало на пол.
Она побледнела, но затем с живостью воскликнула:
— Откройте его! Откройте! Оно не запечатано!
Я машинально повиновался, с ужасом думая о том, что сейчас прочту в нем. Я даже не решался в первое мгновение прямо взглянуть на него, но затем стал читать. Оно гласило:
«По указу его королевского величества, господин Жиль де Беро, занимавшийся до сих пор государственными делами, удаляется отныне в поместье Кошфоре для безвыездного проживания в его пределах до особого распоряжения.
Кардинал Ришелье».
На следующий день мы обвенчались, а две недели спустя были в Кошфоре, среди темно-бурых южных лесов, между тем как великий кардинал, еще раз восторжествовавший над своими врагами, снова смотрел холодными и насмешливыми очами на бесчисленных посетителей, толпившихся в его комнатах. Новый прилив благополучия длился для него на этот раз еще тринадцать лет и окончился только с его смертью. Свет получил свой урок, и до настоящего времени этот день, когда из всех друзей кардинала остался я один, называют «днем одураченных».