Под колесами – звезды
Шрифт:
– Привет! – крикнул он. – Представляешь, сегодня сама завелась! С пол-оборота! Извини, но я сам ничего не понимаю!
И прибавил газу.
В «Банке Москвы» на улице Горького было тихо, пусто, чисто и прохладно. Вежливый полноватый молодой человек в очках помог Егору с формальностями, предложил зайти через неделю за пластиковой карточкой и принял деньги.
На улицу Егор вышел, ощущая себя первый раз в жизни богатым человеком: двести долларов он обменял на рубли, триста оставил при себе на всякий случай и четыре тысячи триста положил на счёт. Такое дело, как открытие валютного счёта, и отметить стоило как-то особо. Первой мыслью было набрать коньяка, шампанского, а также всякой заморской закуски и завалиться в мастерскую на Ульяновской к дружкам-керамистам, но мысль эту он тут же с негодованием отмёл как избитую
Нет, подумал Егор, ну его на фиг. Опять надерусь, а что толку? Потом как-нибудь к ребятам зайду обязательно, а сейчас… сейчас хорошо бы позвонить Зое. И путь она окажется дома и согласиться съездить со мной поужинать на левый берег. Например, в «Наири». Давненько я не был в «Наири». Роскошный ужин на открытой ресторанной веранде с видом на Дон, и вечерние огни любимого города, дрожащие в тёмной текучей воде. Да, это, пожалуй, то, что нужно.
Егор нетерпеливо оглянулся в поисках телефона-автомата, не нашёл, мельком подумал о том, что вполне теперь может себе позволить сотовый и увидел Зою.
Одетая в ярко-жёлтый короткий сарафан, девушка неторопливо шла по другой стороне улицы и ела мороженное.
Егор, улыбаясь своей удаче, некоторое время полюбовался стройной Зоиной фигуркой, её длинными гладкими ногами и небольшой, но очень сексуальной грудью (даже отсюда, через дорогу, было видно, что под сарафаном у Зои нет лифчика) и, когда девушка, даже не покосившись в его сторону, уже стала удаляться вниз по Горького, окликнул:
– Зоя!
Она обернулась.
Егор приветливо помахал рукой и пошёл навстречу.
Через полчаса они уже сидели на веранде ресторана «Наири», медленно пили из больших бокалов настоящее, слегка охлаждённое «Мукузани» и, в ожидании заказа, улыбались друг другу.
– Такое впечатление, – сказал Егор, глядя прямо в широко распахнутые серые Зоины глаза, – что я тебя не видел несколько лет.
– Скучал? – мило улыбнулась она.
– Нет, – честно признался Егор. – Не скучал. Времени скучать не было. А вот когда тебя увидел там, на Горького, так сразу и понял, что на самом деле – скучал. Непонятно, да?
– Отчего же. Всё как раз очень понятно. Я тоже о тебе думала.
– И что же ты обо мне думала?
– Я думала, что ты, в сущности, совсем ещё не старый.
Егор от неожиданности поперхнулся вином.
– Как это? – обескуражено спросил он. – И что значит «не старый»? Я бы всё-таки предпочёл иную формулировку.
– Например, какую?
– Например, «молодой».
– Хорошо. Я думала, что ты ещё, в сущности, довольно молод.
– М-мда, – признал Егор, – тоже, прямо скажем, не очень… Но вообще-то ты, разумеется, права. Тридцать пять лет – это давно уже не юность.
– Но ведь и не старость, – успокоила Зоя.
– Ч-чёрт, – до Егора наконец-то дошло, что Зое никак не может быть больше двадцати-двадцати двух лет. – Вот так вот живёшь, живёшь на свете, а потом вдруг неожиданно выясняется, что молодые девушки считают тебя чуть ли не пожилым человеком.
– Да
И они пошли танцевать.
Четыре часа пролетело как вдох и выдох.
С неба на землю спустился вечер, и огни любимого города действительно задрожали в тёмной текучей воде. Всё уже было съедено и выпито, наступало время расплачиваться и уходить.
– Тебе здесь не надоело? – осторожно спросил Егор.
– На самом деле – да, – призналась Зоя. – А у тебя есть другие предложения?
Другие предложения у Егора были. Например, поехать к нему, Егору, домой, где и продолжить так хорошо начавшуюся встречу.
Однако в предложении этом напрочь отсутствовала поэзия и элемент неожиданности. Следовало придумать некий промежуточный ход, эдакий буфер, чтобы уже потом без всякой неловкости и напряжения перейти к самому главному.
Долго думать Егору не пришлось. Что-то подобное с ним уже случалось, причём именно в «Наири», и память услужливо подбросила единственно верный ход.
– Давай возьмём бутылку ледяного шампанского, – предложил он, – и поедем в гости к одному интересному и хорошему человеку. А потом видно будет. Он тут рядом живёт. На Седова. – Егор показал рукой где приблизительно живёт хороший человек.
– Что за человек? – спросила Зоя.
– Очень хороший человек, – заверил Егор. – Зовут его Данила Окунев. Он поэт, художник, собиратель и реставратор-самоучка.
– Ну-ка, ну-ка… – заинтересовалась Зоя.
– Единственный в Ростове исследователь и знаток дореволюционных чердаков и подвалов, – понизил голос Егор и заговорщицки оглянулся по сторонам. – Уникальная коллекция старых горшков, венских стульев и керосиновых ламп! Курительные трубки собственного производства! Настоящий «Ундервуд» в рабочем состоянии, большой живот, густая русая борода и низкий баритон. Хорошие стихи, – подумав, добавил он.
– Поехали! – засмеялась Зоя.
К пятидесяти годам Данила Владимирович Окунев продолжал жить в собственной мастерской на улице Седова. При советской власти квартиру ему, как свободному художнику и поэту, никто не мог дать по определению (счастье ещё, что удалось получить мастерскую), ныне же, во времена первоначального накопления капитала и разгула либерализма, ему в этом плане тем более ничего не светило. Правда, несколько лет назад Данила Окунев честно попытался заняться бизнесом, но быстро прогорел, влез в долги и спасло его только то, что он вовремя осознал свою полную неспособность к этому делу и вернулся к написанию стихов, изготовлению оригинальных курительных трубок, а также собиранию, реставрированию и последующей продаже старых, но очень нужных вещей. Несмотря на склонность к творческим занятиям, кое-какая житейская смётка у Данилы присутствовала, – он вовремя сумел прописаться в собственной мастерской и даже её приватизировать, вследствие чего мастерская превратилась как бы в квартиру. Конечно, в ней отсутствовали ванна и туалет, и вообще это был довольно глубокий полуподвал, но зато состоял он из двух просторных комнат с высокими потолками, а дверь из махонькой кухоньки вела в уютнейший внутренний дворик, мощёный каменными плитами и огороженный от суетного мира кирпичными стенами, увитыми плющом и диким виноградом. Летом Данила выносил во дворик круглый, орехового дерева столик на гнутых резных ножках, ставил несколько собственноручно отреставрированных венских стульев… и не было во всём Ростове лучшего места для распития лёгких спиртных напитков и непринуждённой дружеской беседы.
Данила оказался дома.
– Здорово, старик! – прогудел он, открыв дверь и узрев Егора и Зою. – Заходи! У меня как раз Чуйков сидит.
Надо было брать пару шампанского, подумал Егор, и водки. Но кто же знал? Ничего, сбегают, если надо, а мне всё равно много сегодня пить не стоит.
Разумеется, бутылки шампанского не хватило и, опять же разумеется, за водкой пришлось идти именно Егору, как самому молодому среди мужчин. Не хозяина же было, в самом деле, посылать? И не известного на весь Ростов и во многих иных городах и весях страны поэта и барда Игоря Чуйкова, который последнее время всё реже брал в руки гитару, предпочитая вести созерцательный и покойный образ жизни, а тут вдруг раздухарился, достал из чехла свою знаменитую двенадцатиструнку и тряхнул стариной.