Под колесами – звезды
Шрифт:
– Вот интересно, – задумчиво проговорил Егор, снимая с коробки крышку. – Все будущие журналисты такие циничные, или это только мне подобный экземпляр попался? За особые, так сказать, заслуги.
– Поколение такое, – объяснила Зоя. – Пепси-кола, как оказалось, способствует выработке цинизма в гораздо большей степени, чем водка. Но за «экземпляр» всё равно ответишь. Потом. Ой, какая прелесть!
Она держала в руках маленькую глиняную кофейную чашку.
Когда-то, лет шесть назад, Егор сделал это кофейный сервиз специально для одной довольно богатой заказчицы, которая в результате от заказа
– Это тебе, – сказал Егор. – Дарю.
– Не может быть! Это… это ты сам сделал?
Зоя с восторгом разглядывала изящную светло-коричневую, со сложными разводами-узорами, чашку в своей правой руке и такую же сахарницу в левой.
– Нет, – усмехнулся Егор. – Купил.
– Врёшь! – радостно засмеялась Зоя. – Сам сделал! Ой, какой ты молодец… Спасибо!
Она чмокнула Егора в щёку, быстро и аккуратно уложила чашку и сахарницу на место и посмотрела на часы:
– У-у! Мне уже совсем пора-пора! Позвонишь сегодня вечером, да?
Проводив Зою до проспекта и поймав ей машину, идущую в центр, Егор вернулся домой. В задумчивости постоял некоторое время подле Анюты.
Делать решительно ничего не хотелось.
Глупо зарабатывать деньги на хлеб насущный, когда у тебя в кармане без малого пять тысяч долларов, к тому же полученных не за честный труд, а просто выигранных на пари. Лёгкие деньги взывают к лёгкой жизни. Правда у Егора и заработанные деньги никогда особенно не задерживались, а уж шальные и подавно.
Однако желания пить-гулять и сорить рублями отчего-то тоже не возникало.
– Чего тебе надобно, старче? – пробормотал Егор, решительно распахнул дверцу и уселся за руль.
Сразу стало как-то легче.
– Приручила, да? – сказал Егор и включил радио.
Знакомая уже тишина на всех волнах…
– Ну ладно, Анюта, хватит уже, – попросил он. – Давай мириться.
– Давай.
Егор даже вздрогнул от неожиданности и машинально огляделся по сторонам.
Разумеется, они были одни. Он и Анюта. Если, конечно, не считать кота Тихона, который притаился на крыше сарая и внимательно смотрел вниз, на машину. Хвост у Тихона медленно и напряжённо ходил из стороны в сторону, а жёлтые от природы глаза даже при солнечном свете горели грозным огнём. Впрочем, нападать кот не решался, а, возможно, и не хотел. Просто всем своим видом показывал кто на самом деле в этом дворе хозяин, а также независимость и самодостаточность своей натуры.
– Здравствуй, Анюта, – волнуясь, как четырнадцатилетний школьник на первом свидании, сказал Егор.
– Здравствуй, Егор. Давно не виделись.
– Лично я даже успел соскучиться, – сообщил Егор, закуривая.
– Я тоже.
– Слушай, ты меня прости, пожалуйста, за те необдуманные слова насчёт колёс…ну, ты понимаешь. Я должен был догадаться, что ты живая.
– А я должна была понять, что тебе трудно так вот сразу поверить в происходящее. Я тут поразмышляла на досуге и пришла к выводу, что это вообще чудо – твоё ко мне отношение. Другой бы или с ума сошёл или избавился
– Вполне возможный вариант, – кивнул Егор. – Мне тоже, знаешь ли, до сих пор не по себе. Тем более, что я так и не знаю кто ты на самом деле. То есть, я понимаю, что ты живое разумное существо, но…
– Что «но»?
– Но… ты ведь… ты… не человек?
– А что такое человек?
– Человек – это, например, я.
– Ноги вместо колёс и сердце вместо двигателя внутреннего сгорания?
«А вместо сердца – пламенный мотор!» припомнил ни к селу ни к городу строчку из полузабытой песни Егор, а вслух сказал:
– Ещё голова.
– А в голове так называемые мозги?
– Допустим.
– И это всё?
– Что «всё», – несколько растерялся Егор.
– Всё, что определяет живое существо как человека?
– Нет, конечно. Самое главное – это душа.
– Наконец-то… – в голосе Анюты послышалась снисходительная усмешка. – Ну и как ты считаешь, есть у меня душа или нет?
– Мне почему-то кажется, что есть, – тихо сказал Егор.
– Правильно кажется. Значит, я человек?
– Курица не птица, женщина не человек, – ляпнул Егор и осёкся.
– Я так понимаю – это шутка? – ледяным тоном осведомилась Анюта.
– Да, – поскрёб выбритую щёку Егор. – Не очень, правда, удачная. Язык мой – враг мой, как говорится.
– Отчего же? Смешно. Но мы отвлеклись.
– Анюта, – разозлился Егор, – ты меня не путай! Я, конечно, не философ, а всего лишь полуобразованный ремесленник с зачатками художественного таланта, но даже я понимаю, что человек – это совокупность всего того, что мы только что с тобой перечислили. И ещё кучи различных признаков и философских категорий. Я готов признать, что ты – разумное существо во всём равное мне. Но ты – не человек. Не гуманоид, если тебя устраивает это слово. А кто ты на самом деле, я не знаю. Догадки же мои в данном случае – это всего лишь догадки, но никак не достоверные сведения.
– А тебе обязательно нужны достоверные сведения?
– Желательны.
– Мужчины… Все вы одинаковые. Ну ни капли поэзии! А как же очарование тайны и прелесть недосказанности?
– Между прочим, – язвительно заметил Егор, – подавляющее большинство настоящих поэтов – именно мужчины.
– Подавляющее большинство настоящих убийц и садистов – тоже мужчины. Однако, я не делаю отсюда выводов, что все мужчины – потенциальные убийцы и садисты.
– Однако, ты почему-то при этом делаешь вывод, что все мужчины лишены способности чувствовать очарование тайны и эту… как её… А! Прелесть недоговорённости, вот.
– Недосказанности.
– Один чёрт. А ты, кстати, тоже ведёшь себя иногда как типичная женщина.
– Это как? – заинтересовалась Анюта.
– Да все эти твои недомолвки, противоречия самой себе и вообще…
– Что именно «вообще»? – вкрадчиво осведомилась Анюта.
– А то, что током дерёшься и гудишь не ко времени, как сирена атомной тревоги, – резанул правду-матку Егор.
– Я ещё и не так могу! – похвасталась Анюта.
– Нисколько не сомневаюсь.
– Мы что, опять ссоримся?