Под конвоем лжи
Шрифт:
— Что вы предлагаете?
— Самим начать действовать. Арестовать их, как только они выйдут из кафе.
Бутби взглянул на Вайкери с таким видом, будто тот произнес какую-то страшную ересь.
— Что, душа в пятки ушла, верно, Альфред?
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду, что это с самого начала была ваша идея. Вы придумали это, вы продали свою идею премьер-министру. Генеральный директор ее поддержал, Двадцатый комитет ее одобрил. На протяжении многих недель группа офицеров трудилась ночь и день, чтобы обеспечить материалы для пресловутого портфеля. А теперь вы хотите вот так, — сэр Бэзил щелкнул своими толстыми пальцами с такой силой, что получившийся звук напоминал выстрел, — все это закончить только потому, что у вас появились опасения.
— Это больше чем опасения, сэр Бэзил. Прочтите эти чертовы донесения наблюдателей. Там все сказано.
Бутби снова принялся расхаживать по комнате, сложив руки за спиной и высоко подняв голову, даже вздернув подбородок, как будто он прислушивался к каким-то дальним неприятным звукам.
— Все будут говорить, что у него неплохо получалась радиоигра, но была кишка тонка для игры с живыми агентами, — вот что будут говорить о вас, когда все это закончится. Скажут: удивляться тут нечему. Ведь он, в конце концов, был всего лишь любителем. Просто способный университетский парень, который вносил посильную лепту в общее дело во время войны, но не сдюжил, когда дошло до серьезного дела. Он был неплох, даже хорош, но у него не хватало духу играть на высокие ставки. Вы хотите, чтобы о вас говорили именно так? Если да, то вот телефон. Позвоните генеральному директору и скажите ему: я считаю, что мы должны немедленно свернуть все дело.
Вайкери некоторое время молча смотрел на Бутби — Бутби, руководителя агентурной сети, Бутби, сохранявшего аристократическое спокойствие под вражеским огнем, — и пытался понять, почему Бутби так старался пристыдить и унизить его, хотя даже слепой не мог не увидеть, что они раскрыты.
— Все кончено, — сказал Вайкери ровным монотонным голосом. — Они выявили слежку. Сейчас они сидят там, обсуждая, как теперь лучше поступить. Кэтрин Блэйк теперь знает, что ее обманывали, и в ближайшее время сообщит об этом Курту Фогелю. Фогель поймет, что операция «Шелковица» представляет собой полную противоположность тому, что мы ему сообщали. И все. Мы погибли.
— Они повсюду, — сказал Нойманн. — Мужчина в плаще, девушка, ожидающая автобуса, старик, направляющийся в аптеку через площадь. Они использовали разных людей, разные обстоятельства, разную одежду. Но они шли следом за нами с того самого момента, как мы покинул Стрэнд.
Официантка принесла чай. Кэтрин дождалась, пока она не ушла, и лишь после этого снова заговорила:
— Это Фогель приказал вам проследить за мной?
— Да.
— Я полагаю, что он не объяснил причину.
Нойманн кивнул.
Кэтрин дрожащей рукой взяла чашку. Чтобы дрожь не была заметной, ей пришлось помочь себе и второй рукой; лишь так она смогла сделать глоток.
— Что случилось с вашим лицом?
— У меня произошла небольшая неприятность в деревне. Ничего серьезного.
Кэтрин недоверчиво посмотрела на него.
— Почему они до сих пор не арестовали нас?
— По великому множеству причин. Они, вероятно, уже давно знают о вас. И все это время следили за вами. Если это правда, то вся информация, которую вы получили от коммандера Джордана, — фальшивка, дезинформация, состряпанная британцами. И мы с вами перегоняли ее в Берлин, помогая им.
Она опустила чашку, взглянула в окно на улицу, потом снова на Нойманна. Ей пришлось приложить немалое усилие, чтобы не начать высматривать соглядатаев.
— Если Джордан работает на британскую разведку, следует предположить, что все, лежавшее в его портфеле, ложь и что они хотели подсунуть мне эту ложь, чтобы я передала ее дальше и ввела абвер в заблуждение по поводу планов вторжения. Фогель должен об этом узнать. — Она растянула губы в улыбке. — Может быть, эти ублюдки только что выдали нам истинную тайну вторжения.
— Мне кажется, что вы правы. Но есть одна серьезная проблема. Мы должны доложить об этом Фогелю лично. Мы должны также исходить из того, что маршрут через португальское посольство скомпрометирован. А также из того, что нам нельзя пользоваться радиосвязью. Фогель считает, что все старые шифры абвера давно расколоты. Именно поэтому он использует радио так редко и экономно. Если мы по радио сообщим Фогелю то, что выяснили, британцы узнают об этом одновременно с ним.
Кэтрин закурила сигарету; ее руки все еще дрожали. Больше всего она злилась на самое себя. На протяжении многих лет она принимала экстраординарные меры предосторожности, чтобы удостовериться в том, что за ней нет слежки. А когда слежка в конце концов появилась, она ее прошляпила.
— Но каким образом мы выберемся из Лондона?
— Есть кое-что такое, что мы можем использовать в наших интересах. Во-первых, это. — Нойманн легонько хлопнул себя по карману, в котором лежала кассета. — Я, конечно, могу ошибаться, но не думаю, что за мной когда-либо следили. Фогель отлично вышколил меня, и я был очень осторожен. Я не думаю также, что они знают, каким образом я переправляю материалы: что в этом участвуют португальцы, где это происходит, существует ли какой-то сигнал или любое другое средство уведомления. И я абсолютно уверен, что они ничего не знают о Хэмптон-сэндс. Деревушка настолько маленькая, что я не мог бы не заметить появления любой, самой осторожной слежки. Они не знают, где я живу и связан ли я с какими-то другими агентами. Стандартная процедура заключается в том, что они выясняют все элементы сети, а затем внезапно сворачивают ее. Именно так гестапо поступает с Сопротивлением во Франции, точно так же МИ-5 должна вести себя в Лондоне.
— Звучит вполне логично. Что вы предлагаете?
— Вы встречаетесь с Джорданом сегодня вечером?
— Да.
— В какое время?
— В семь часов, у нас запланирован обед.
— Замечательно, — сказал Нойманн. — Теперь слушайте, как нам нужно поступить.
Следующие пять минут Нойманн потратил на подробное объяснение своего плана спасения. Кэтрин слушала внимательно, ни на секунду не отводя от него взгляда, успешно сопротивляясь все более сильному искушению посмотреть на наблюдателей, дожидавшихся перед кафе.
— Что бы вы ни делали, вам нельзя совершать какие-то необычные поступки, — напомнил Нойманн в заключение. — Ничего такого, что заставило бы их подозревать, что вы знаете о слежке. Все это время продолжайте движение. Купите что-нибудь, зайдите в кино, ходите по открытому месту. Пока эта кассета у меня в кармане, вы будете в безопасности. А потом идите к себе домой и заберите рацию. Я приду туда в пять часов — ровно в пять! — и войду через черный ход. Вы меня понимаете?
Кэтрин кивнула.