Под конвоем лжи
Шрифт:
— Не волнуйся, милый, — проворковала Элен. — Это за счет Дэвида.
Он сел, и они очень быстро ополовинили бутылку. Они говорили о книгах Вайкери и о детях Элен. Они даже несколько раз упомянули Дэвида. Пока она говорила, он почти не отводил глаз от ее лица. В ее глазах застыло выражение затаенной печали — тень страдания, порожденного неудавшимся браком, — из-за которого она казалась ему еще привлекательнее. Она протянула руку и положила ее на руку Вайкери. Он почувствовал, как сердце у него в груди забилось часто-часто — впервые за последние двадцать пять лет.
— Ты когда-нибудь думаешь об этом, Альфред?
— О чем — этом?
— О том утре...
— Элен, что ты...
— Мой бог, Альфред, ты иногда бываешь на удивление толстокожим. О том утре, когда я залезла к тебе в кровать и впервые осквернила твое тело.
Вайкери судорожно проглотил остатки вина и поспешно снова наполнил стаканы.
— Нет. Не то чтобы...
— Боже. Альфред Вайкери, но ты ужасный лгун. Интересно, как это качество сочетается с твоей новой работой.
— Ладно, пусть будет — да. Я действительно думаю об этом.
«А когда же я вспоминал об этом в последний раз? — задумался он. — Утром в Кенте, после того как состряпал для „двойного креста“ донесение от агента по кличке Партридж».
— Я частенько ловлю себя на том, что думаю об этом, когда мне труднее всего.
— Знаешь, я солгала Дэвиду. Я всегда говорила ему, что он был у меня первым. Но я рада, что первым был ты. — Она крутила в пальцах бокал за ножку и смотрела в окно. — Это случилось так быстро — какие-то мгновения... Но когда я вспоминаю об этом теперь, мне кажется, будто это продолжалось много часов.
— Да. Я понимаю, что ты имеешь в виду.
Она быстро, искоса взглянула на него.
— Твой дом в Челси еще существует?
— Я слышал, что он все еще стоит на месте. Сам-то я не был там с сорокового года, — шутливо добавил Вайкери.
Она отвернулась от окна, долго смотрела Вайкери прямо в глаза, а потом подалась вперед и прошептала:
— Я хочу, чтобы ты сейчас отвез меня туда и мы занялись бы любовью в твоей кровати.
— Мне тоже хотелось бы этого, Элен. Но ты только снова разбила бы мне сердце. Не думаю, чтобы в моем возрасте я смог еще раз выдержать потерю тебя.
Лицо Элен утратило какое бы то ни было выражение. Когда она вновь смогла заговорить, ее голос прозвучал ровно и глухо:
— Мой бог, Альфред, когда ты превратился в такого бессердечного мерзавца?
Эти слова показались ему знакомыми. Потом он вспомнил, что такую же точно фразу произнес Бутби, взяв его под локоть после того, как он закончил допрос Питера Джордана.
Между ними пролегла тень. Она набежала на лицо Элен и с каждой секундой делалась все глубже и глубже. Элен сидела совершенно неподвижно и молчала. На ее глаза навернулись слезы. Моргнув несколько раз, она стряхнула их и восстановила самообладание. Вайкери чувствовал себя идиотом. Ситуация вышла из-под контроля и зашла слишком далеко. Дурак он был, согласившись на эту встречу. Ведь заранее знал, что из нее не могло выйти ничего хорошего. От тишины у него звенело в ушах, как будто он находился посреди огромной грохочущей кузницы. Он рассеянно похлопал себя по нагрудным карманам в поисках очков в форме полумесяца и попытался изобрести предлог для того, чтобы уйти. Элен ощутила его беспокойство.
— Я слишком долго задерживаю тебя, — сказала она, все так же глядя в окно. — Я знаю, что тебе нужно находиться на месте.
— Да. Прости меня, но мне действительно нужно идти. Мне очень жаль.
Элен снова заговорила, обращаясь к отдаленному окну:
— Не позволяй им задурить себе голову. Как только война закончится, уходи от этих ужасных серых костюмов и отправляйся домой к своим книгам. Таким ты мне нравился гораздо больше. — Вайкери ничего не сказал, лишь взглянул ей в лицо. Потом он наклонился, чтобы поцеловать Элен в щеку, но она запрокинула голову и, легонько придержав его пальцами за шею, быстро поцеловала в губы. — Надеюсь, что ты передумаешь — и скоро, — добавила она, слегка улыбнувшись.
— Если честно, то это вполне возможно.
— Вот и хорошо.
— До свидания, Элен.
— До свидания, Альфред.
Когда он уже повернулся, она взяла его за руку:
— Я должна сказать тебе еще одну вещь. Что бы ты ни делал, дорогой, никогда не доверяй Бэзилу Бутби. Он хуже любой отравы. Никогда, ни за что не поворачивайся к нему спиной.
Тут ему на память пришли слова, которые она сказала о герое своей единственной супружеской измены: «Это был тот же Дэвид, только в другой одежде».
«Нет, Элен, — подумал он. — Это был Бутби».
Он брел по городу. Если бы он был способен бегать, то побежал бы. Он шел без цели, без направления. Он ходил так долго, что его раненое колено разболелось, словно в него вколачивали раскаленный гвоздь. Он ходил так долго и столько курил, что кашлял уже не как курильщик, а как больной застарелой чахоткой. Ветер раскачивал голые ветки деревьев Грин-парка. Полы незастегнутого плаща плескались на ветру, будто плащ норовил улететь. Вайкери застегнул его под горлом, и он теперь развевался, словно мантия. Опустился вечер вместе с затемнением, и все вокруг спряталось за густой темной вуалью. Он столкнулся с каким-то наглым американцем. «Эй, Мак, смотри, куда прешь!» Вайкери пробормотал какие-то извинения, но тут же пожалел об этом: это все-таки наша страна, черт возьми!
У него возникло ощущение, будто он движется не сам по себе, а кто-то или что-то им управляет. Внезапно он вспомнил госпиталь в Сассексе, где оправлялся от ран. Вспомнил молодого солдата, совсем мальчика, которому пулей повредило позвоночник, и он не мог двигать ни руками, ни ногами. То, как этот мальчик описывал те странные чужие ощущения, которые он испытывал, когда доктора перемещали его мертвые члены. Боже мой, Элен! Как ты могла? Бутби! Боже, Элен! Перед его мысленным взором всплывали омерзительные картины любовных ласк. Закрыв глаза, он попытался отогнать их. Адское проклятье! Не кто-то другой, а именно Бэзил Бутби! Он изумился абсурдности того, как одна часть его жизни, которую он считал давно закончившейся, вновь вернулась и соприкоснулась с его нынешней жизнью. Элен и Бутби — абсурдно. Слишком абсурдно для того, чтобы даже говорить об этом. Но он-то знал, что это правда.
Куда же он попал? Он определил запах реки, и ему удалось сориентироваться. Набережная Виктории. Пятна, двигавшиеся по реке, вероятно, представляли собой буксирные пароходы, волочащие баржи; он видел редкие ходовые огни, слышал отдаленные завывания туманного ревуна. Потом он услышал, как совсем рядом стонет от наслаждения какой-то мужчина, и решил, что это вновь шутки разыгравшегося воображения. Но, взглянув влево, он различил в темноте парочку: солдата и шлюху, запустившую обе руки к нему в ширинку. «О, боже! Извините!»