Под красной крышей

Лавряшина Юлия Александровна

Лес остановил ее. Она согнулась и тяжело задышала. Прислонившись к дереву, села и потерла холодный нос. В кармане что-то смялось, она достала конверт и вздохнула.

Здесь она несла корзинку и осматривала каждый куст и каждое дерево. Брат бегал рядом и кричал восторженно: «Гриб, Таша, гриб! Какой большой!» Она медленно срезала гриб, чтобы Андрюша, затаив дыхание и приоткрыв ротик, смог понаблюдать за ней и запомнить, что надо делать.

Поднявшись, убрала письмо обратно, чуть постояла, внимая скрипу сосен и бегу

зайцев, и снова ринулась в путь.

На лугу совсем рядом оказалась луна. Мужчины, сидевшие на принесенных пеньках, удивленно проводили взглядом Ташу, чокнулись стаканами:

– Выпьем за ночных бегунов!

Здесь они с Андрюшей скатывались вниз и, распластавшись на спине, смеялись. Его волосы пахли свежестью, и Таша могла наслаждаться этим ароматом, расчесывая брата и надевая ему беретик.

Она остановилась у ворот, толкнула их и зашла на кладбище. Свой путь Таша знала лучше, чем дорогу домой, и в темноте спокойно проходила мимо могил, так рано знакомых.

Встала на колени возле деревянного креста, положила возле него письмо:

– Ты мой дом. Я не уеду.

Луна усмехнулась, покрывшись желтушными пятнами. Но Таша не обижалась на нее. Свернулась в клубок и закрыла глаза, вслушиваясь в лай псов и чей-то смех.

…Утром хибарка оказалась пуста.

Таша слонялась по комнатам, смотрела с подозрением на открытые ящики и не чувствовала, что жила здесь. Вышла в задумчивости, глянула на солнце, что так прельщало мать. Теперь она где-то ищет свое счастье. Не здесь. Здесь, конечно же, земля другая, непригодная для такого.

Таша взяла свои чемоданы и зашагала по тропинке. «Мать уехала, это ничего, без нее смогу». Ей показалось, что не страшно остаться одной. Она же была в своем родном селе. Рядом кружились бабочки, ласкаясь друг к другу, а в траве затих ежик. Она ему улыбнулась.

Собаки скулили и метались по двору, весело подпрыгивая. Старушка сидела на скамейке возле скрюченного домика и плевалась семечками, посмеиваясь над животными.

– Бабуля! – Таша поставила чемоданы и открыла калитку. – Мать уехала.

Женщина поднялась, вскинула руки и подбежала к девочке, обняла ее и закружила:

– Да ты ж моя бедняжка! И тебя бросила? Вот ведь… – Она замолчала, стараясь не обидеть.

Таша потерлась о ее крупное теплое плечо и чуть отошла:

– Ну пошли-пошли. – Старушка взяла чемоданы и побежала в дом.

Таша огляделась. Псы жевали друг другу уши, косясь на нее, деревья приветливо сверкали листьями, ветер улегся спать. Разве в городе могла она вдохнуть такой покой?

Улыбка снеговика

Снежинки льнули к щекам, оставляя след краски на кончике носа. По волосам танцевал холод, с ног до головы облизавший ее тело. Она лежала в сугробе, как выброшенная кукла. Кровь растапливала снег. Синяя корка губ все больше сливалась с морозом…

Шла. Подкидывая слякоть в бело-бурой накидке. Та оседала на сапоге. Соль ее кристалликами манила к себе. Облизнуть бы… Она поморщилась и откинула грязь.

Машины выли, в подворотне о звонкие прутья решетки с воем и рычанием пытался убиться пес. Она стянула берет, глянула на небо, запутавшееся в нитках проводов.

– Как тихо…

Прохожие рыбьими глазами вяло поглядывали на нее и тут же ныряли в толпу, ждущую зеленого света.

Впереди у крыльца лавки с мороженым стоял парень, прел в костюме снеговика. Пот его сливался с запахом канализации, от которой давно воняло, и это вызывало тошноту.

Она пожевала сигарету. Слюна скатилась на рассеченный подбородок. Резко смахнула ее.

Парень подпрыгивал с табличкой и окрикивал всех.

– Зря старается…

Какие-то пацаны со смехом окружили снеговика. Люди тут же испуганно попрятались.

– Какой тут весельчак, – хмыкнул парнишка с торчащими светлыми волосами. – А ничего, что ты мешаешься?

Парень вжался в стену, но молчал. Пацан с поблескивающим пирсингом, воткнутым по всему лицу, пнул снеговика с блаженством:

– Эй, сучонок, глухой совсем?

Мат и пинки посыпались на него вместе с весенним снегом. Белый костюм истоптали, изорвали, а он молчал.

Светловолосый пацан такого ответа не принимал. Он расстегнул ширинку джинсов, сплюнул в парня и вздохнул с облегчением. Желтая струя полилась на костюм зигзагами. Другой чуть отвернулся, и лицо его скривилось.

Она сжала кулаки и пристыла к месту. Голова снеговика чуть повернулась к ней. Его черные пуговички-глаза из-за ног пацанов цеплялись за нее. Она закрыла лицо и ринулась прочь…

Дома ковыряла ссадину, томатным пятном растекшуюся на ступне. Из окна дуло, но она сидела, скрючившись на табурете и прижав к груди колени. Думала о своем.

Куснула нижнюю губу и ругнулась, словно сплюнула. Стены вздрогнули.

– А что бы я одна сделала?

Руки сжали голову, спутанные волосы рыжими струями укутали пальцы.

– Никто тоже не вступился…

Она поднялась. Кухня встретила заждавшимся паром чайника.

– И хер с ним, – рассеянно сказала она.

Часы противно врезались скрежетом в мозг. Чай тихо струился в кружку, оглаживая ее стенки. Перед глазами мелькнул испорченный мочой костюм. Рука сама выпустила чайник.

– Черт!

Кипяток торопливо пробежался по доскам. Она стукнула по столу и склонилась над ним. Вечер серой синевой раскрашивал воздух в комнате.

В лавке пахло вкусно. Даже приторно. По стенам плясали рисунки мороженого. У кассы стояла морщинистая женщина с серыми устричными глазами.