Под крыльцом
Шрифт:
Замерев, он прислушивался.
Вот опять тот же звук. Волшебная мелодия парила над лесом, струилась во влажном ночном воздухе. Молодой сокол почувствовал безграничную нежность этой мелодии. Волшебная красота чудесного напева поразила его в самое сердце. Он жаждал слушать его снова и снова. Он упивался этими ясными, чистыми нотами и никак не мог насытиться. С тех пор каждую ночь он ждал этой песни. Сначала он слушал только ушами, но через несколько ночей вдруг понял, что впитывает мелодию всем телом.
Праматерь должна была бы знать о нём. Но она не знала.
С тех пор прошла целая тысяча лет…
И
Это был Пак.
Промокший и грязный котёнок, который вслушивался в тишину и надеялся услышать голос мамы-кошки, голос своей сестрички, голос старого гончего Рейнджера, но слышал только плеск лесного ручья.
Он слышал только пустоту.
Пустота. Гулкое и свистящее слово. Словно вода медленно выкипает из горшка, стоящего на огне. Внизу, в темноте, под старой сосной Праматерь томилась в глиняном горшке, словно на медленном огне. Одиночество поглощало её, засасывало, словно зыбучий песок.
— Пусссс-тота-а-а-а! — прошептала она.
Слово, которое словно когтями царапает душу.
Что же делала Праматерь в этих лесах тысячу лет назад? Плавала в илистой протоке, грелась на солнце, лёжа на камнях возле ручья, дремала в тени кипарисов. А Зоркий Сокол слушал мелодию, которая парила над деревьями. Он слушал, впитывая её каждой клеткой своего тела, каждым медно-блестящим пером. Миновало много ночей, прежде чем он догадался, где искать невидимую певицу, прежде чем понял, откуда звучит завораживающий мотив. Он отправился вслед за этими нежными и страстными звуками. Он перелетел солёный ручей и зыбучие пески. Он летел, повинуясь их зову, пока не очутился в самом сердце трясины, где жили Праматерь и Ночная Песня. Опустившись на верхушку самого высокого кипариса, он заметил их — они обвились вокруг ствола мощной сосны и медленно скользили к её вершине. Он никогда не видел существа прекраснее, чем Ночная Песня, — прелестная змея в иссиня-чёрной чешуе, ярко горящей на солнце. Никогда прежде с ним не случалось ничего похожего.
Деревья сказали бы, что он был срублен под корень. Птицы, наверное, нашли бы какое-то другое слово.
Влажный хвойный лес был полон птиц. Издавна здесь обитают ласточки и стрижи, мухоловки, дикие утки, славки и блестящие длиннохвостые скворцы. Пернатые братья и сёстры увидели, что Зоркого Сокола заворожила дивная мелодия Ночной Песни.
— Берегись, брат! — предупреждали они. — Быстрее улетай!
Но он даже не взглянул на них. Он не хотел слушать их предостережений. Ему не нужны были птичьи песни — синичек-гаечек, уток-мандаринок или юрких коричневых чирков. Ему была нужна только одна песня — её песня.
Но братья и сёстры сокола звали его всё громче. Вороны и совы, ржанки и остроклювые сапсаны — все они кричали хором:
— Берегись, братец сокол! Спасайся! Улетай!
Но ему было всё равно.
И тут корольки и желтогрудые виреоны, вьюрки и пёстрые зимородки подняли страшный шум и гам. Они яростно чирикали и щебетали:
— Прочь-прочь-прочь!!! Скорей-скорей-скорей!!!
Но он не обращал на них внимания.
Мелодия заполнила его целиком — от клюва до кончика хвоста. Он взмыл вверх и стал кружить над сосновым бором. Ветер холодил его перья, гладил его по крылам. И тогда сокол крикнул что было сил:
— Кри-и-и-и-ик!!!
И ночное небо до краёв наполнилось его любовью и тоской.
Кто-то скажет, быть может, что Зоркому Соколу
Животные поют не просто так. В их песнях всегда есть смысл. Койоты воют на закате, чтобы помочь солнцу опуститься за горизонт. Соловьиные трели ублажают земных владык. Дикие псы, что водятся в прериях, лают, призывая самку. Ночная Песня пела просто потому, что была счастлива. Под руководством древней ламии-Праматери она изучила таинственную жизнь леса. Праматерь показала ей, где водятся самые вкусные раки, как взобраться по стволу на верхушку дерева и как отыскать потайные подводные пещеры, которыми изрыты берега солёного лесного ручья. Никто не знал эти леса лучше Праматери — никто, за исключением разве что старых деревьев.
И никто не знал столько удивительных историй. Праматерь рассказывала Ночной Песне о Средиземном море и греческих островах, украшенных белыми мраморными храмами и дворцами. Она поведала ей о морском народе, что обитает у берегов Ирландии, о древних драконах, чьи пёстрые крылья сияют на солнце. Когда-то она видела всё это. Но очень давно. Так давно! Праматерь никогда ничего не рассказывала о себе, о своём возлюбленном и о его предательстве. «К чему ворошить былое?» — думала она, нашёптывая своей дочке о китах и гигантских белых альбатросах, о тюленях и пингвинах, что обитают у Южного полюса, на самом краю Земли.
Ни одна мать не любила свою дочь больше, чем Праматерь. Ни одна дочь не почитала свою мать больше, чем Ночная Песня. Праматерь позабыла о горьком одиночестве, которое так долго томило её. Теперь, когда появилась Ночная Песня, её жизнь обрела смысл и полноту. Праматерь и Ночная Песня были неразлучны.
Но рано или поздно дети взрослеют. Шло время, и Ночная Песня становилась всё задумчивей и печальней. Ею овладело странное беспокойство. Она уже не была очаровательной крошечной змейкой. Она превратилась в длинную, изящную молодую красавицу-змею и, как всякая юная девушка, мечтала покинуть родительский дом и начать самостоятельную жизнь. Родной лес, который прежде был для неё таким загадочным и огромным, стал казаться маленьким и скучным, а чудесные истории, которые она слышала от Праматери, только усиливали её беспокойство. К тому же Праматерь сильно постарела. Она казалась такой ветхой, такой древней! Старше, чем океаны, реки и холмы. Старше, чем эти деревья. Ночная Песня устала, оттого что её окружают одни старики. Её влекло всё новое, юное, неведомое.
Теперь она с нетерпением ждала, когда старую змею наконец одолеет тяжёлый старческий сон. Стоило Праматери смежить веки, как Ночная Песня неслышно скользила прочь. Она совершала долгие одинокие прогулки, стараясь увидеть и услышать как можно больше.
И вот однажды она заметила красивого молодого сокола, который парил в небе у самого солнца, широко раскинув сильные крылья.
Сидя в своей тесной тюрьме, Праматерь едва слышно шипела:
— Предательс-с-с-с-с-ство!