Под крыльцом
Шрифт:
Пак глубоко вздохнул.
А потом ещё раз.
И ещё раз.
Однако! Похоже, ужасно свирепое шипение прогнало икоту. На одно коротенькое мгновение Пак почувствовал гордость. Ему удалось справиться по крайней мере с одним врагом. Он выпрямился и вздохнул ещё раз, чтобы проверить окончательно. Никакой икоты! Но радость его была недолгой — живот болел от голода. А ещё он наглотался засохшего ила, и от этого ему ужасно хотелось пить.
Он лёг на пол и долго лежал. Солнце светило всё ярче, а живот урчал всё громче. От голода у него начала кружиться голова. Он знал, что
Едва очутившись за порогом норы, он услышал странные, непривычные звуки. Под крыльцом покосившегося дома, где он жил в безопасности, были только знакомые звуки — мурлыканье Сабины, голос мамы, тяжёлый стук сапог над головой, чиханье старого мотора, лай Рейнджера.
Где же Рейнджер? Почему не слышно его воя, по которому он нашёл бы дорогу обратно? Пак вслушивался изо всех сил. Он не знал, далеко ли до дома, не знал, с какой стороны должен раздаться вой, но он был уверен, что Рейнджер обязательно станет звать его.
Пак сидел очень тихо. Непривычные звуки заполняли его уши — шорохи, треск, шуршание. Обычные звуки леса. Мама-кошка рассказывала ему про лес и про его жителей — птиц, насекомых и болтливых белок.
Пак слушал. Вдруг он уловил ещё какой-то звук. Интересно, что это такое? Ветер? Лёгкий шелест листвы? Он посмотрел вверх, но деревья стояли не шевелясь. Он повернулся туда, откуда раздавался звук. Что же это такое? Он сделал несколько шагов и замер.
Ручей? Ну конечно! Это был ручей. Он струился всего в нескольких метрах отсюда. Дрожь пробежала по спинке Пака.
Нет, его враг вовсе не солнце. Его враг — вода. Скорее прочь отсюда! Подальше от ручья! Он бросился было наутёк, но вдруг встал как вкопанный.
Ручей…
Ручей поможет ему разрешить загадку. Пак внезапно понял, что без ручья ему не найти дорогу домой.
Дом. Пак оглянулся и посмотрел на маленькую тёмную норку. Там было безопасно и сухо. Там было удобно спать. Там был приятный запах — совсем не такой, как под крыльцом покосившегося дома. Но там не было мамы. Там не было Рейнджера. Не было Сабины.
И он пополз на непослушных, негнущихся лапах. Вперёд, к свету. К страшной воде. К самой кромке.
Прямо перед ним бежал солёный лесной ручей. Ручей Плакучий. Пак посмотрел на ту сторону. Отсюда, с этого тёплого, залитого солнцем берега, противоположный берег казался тёмным, холодным, неприветливым. Но там были Сабина и Рейнджер. Как он догадался об этом, он и сам не знал. Просто догадался. И всё.
«Обещай, что ты вернёшься. Обещай, что ты вернёшься».
Живот громко урчал от голода.
«Надо разорвать цепь».
Пак закрыл глаза и стал слушать шум бегущей
«Обещай, что ты вернёшься».
«Обещай».
Глубоко внизу, под корнями старого дерева, Праматерь свернулась кольцом. Её пасть уткнулась в кончик хвоста. «Обещ-щ-щ-щ-щ-щания…» — вздохнула она. Давным-давно она тоже дала обещание. Из нитей времени она плела паутину обещаний. Она знала, что такое обещания. И что такое расплата.
Предания, которые помнят деревья, уходят корнями в далёкое прошлое. Они переносят на тысячу лет назад, в самый дальний уголок леса, в сумрачную, непроходимую чащу, туда, где за ручьём Плакучим в заболоченном русле медленно струится буро-коричневая илистая протока. Если заглянуть туда, то можно увидеть, как Мокасиновая Праматерь медленно поджаривалась на огне своего гнева — день за днём, год за годом. С тех пор как Ночная Песня покинула её ради Зоркого Сокола, старую ламию снедала злоба, и злоба эта росла вместе с ней. С каждым годом Праматерь становилась всё больше, всё толще. Яд, что кипел в её пасти, становился всё ядовитей. И вот наконец исполнилось десять лет с того рокового дня, когда Зоркий Сокол отнял у неё Ночную Песню. И тогда Праматерь приняла решение — решение, которое она вынашивала десять долгих, одиноких лет.
— Хватит! — твёрдо сказала она. — Я ждала слишком долго.
Обвившись вокруг кипариса, что рос прямо возле протоки, она позвала последнего друга, который остался ей верен, — Царя-аллигатора.
— Брат, — прошипела она, — пора, время пришло.
Он всплыл на поверхность, показавшись из мутной воды, и моргнул золотисто-жёлтыми глазами, которые светились, как два маленьких солнца. Он пристально посмотрел на неё и, выдержав торжественную паузу, произнёс:
— Сестра, ты уверена в этом?
— Ну конечно! Конечно я уверена, — нетерпеливо ответила она.
Много раз она рассказывала ему о своём плане. У неё был план, как вернуть Ночную Песню. Она мечтала о том, что они, как и раньше, будут вместе отдыхать на ветвях деревьев, осматривать подводные пещеры, охотиться на раков и усатых сомов, греться в солнечных лучах, от которых над влажной лесной почвой поднимался тёплый густой пар. Она так часто мечтала об этом, что иногда ей казалось, будто всё это происходит наяву.
Конечно, она была уверена. От нетерпения её раздвоенный язык выскользнул наружу и затрепетал меж острых зубов.
— Главное, чтобы не случилось ошибки, — предостерёг её Царь-аллигатор. — Роковой ошибки.
— Ш-ш-ш-ш-ш-ш! — прошипела она. — Я знаю! Ошибки не будет!
Конечно, она знала. Знала, что стоит Ночной Песне вернуться в змеиный облик, она больше никогда не сможет стать человеком. Это было железное правило. На него-то и был расчёт.
— А Ночная Песня? Она знает об этом? — спросил аллигатор.