Под крышами Парижа (сборник)

Миллер Генри Валентайн

Моя жена делает тщетную попытку накрыть стол. Леон уже начал выдавать свою смешную историю, довольно непристойную, и Лайлик уссывается от восторга. В середине своей байки Леон делает перерыв – отрезает еще один кусок хлеба, наливает себе, снимает туфли и носки, натыкает оливку и так далее. Морикан следит за ним квадратными глазами. Для него это новый образец рода людского. Le vrai type americain, quoi! [108] У меня подозрение, что он действительно получает удовольствие. Поцеживая бордо, он облизывает губы. Эта соленая лососинка интригует его. Что до кукурузного хлеба, то никогда прежде

он такого не видывал и не пробовал. Просто превосходный! Ausgezeichnet! [109]

108

Настоящий американец, да! (фр.)

109

Великолепный! (нем.)

Лайлик хохочет так, что слезы катятся у него по щекам. Байка действительно смешная, непристойная, но труднопереводимая.

– В чем проблема? – говорит Леон. – У них что, нет там таких слов?

Он оглядывает Морикана, вкушающего яства, смакующего вино, старающегося раскурить огромную гаванскую сигару.

– О’кей. Забудем про шутку. Он набивает желудок, это вполне нормально. Послушай, так кто он, говоришь, такой?

– Астролог, помимо прочего, – сказал я.

– Да он свою жопу от дырки в земле не отличит. Астрология! Кто станет слушать про это дерьмо? Скажи ему, что надо бы поумнеть… Эй, подожди минутку. Я назову ему свой день рождения. Посмотрим, что он выдаст.

Я сообщаю эти данные Морикану. Он говорит, что пока не готов. Хочет еще немного понаблюдать за Леоном, если мы не возражаем.

– Что он сказал?

– Он сказал, что сначала хочет насладиться едой. Он знает, что ты человек исключительный, – добавил я, чтобы снять напряжение.

– Он сказал золотые слова. Ты чертовски прав, я действительно исключительный человек. Другой на моем месте уже свихнулся бы. Сделай одолженье, скажи ему, что я его раскусил. – Затем, обращаясь непосредственно к Морикану, он говорит: – Как вино… vin rouge? Неплохое, да?

– Epatant! [110] – говорит Морикан, не подозревая о том, что творится у него перед носом.

– Да уж конечно, блин, хорошее, – говорит Леон. – Я его покупал. Я умею отличить хорошее от плохого.

Он внимательно смотрит на Морикана – как охотничья собака, поводя кончиком носа, затем обращается ко мне:

– Он что-нибудь делает, кроме того, что гадает по звездам? – И, сочувствующе глянув на меня, добавляет: – Клянусь, что для него нет ничего приятней, чем просиживать днями свою жирную задницу. Почему ты не заставишь его работать? Пусть копает в саду, сажает овощи, выпалывает сорняки. Вот что ему нужно. Знаю я таких оглоедов. Все они одинаковы.

110

Шикарное! (фр.)

Моей жене стало не по себе. Она не хотела, чтобы ранили чувства Морикана.

– У него в комнате есть кое-что, что вам будет интересно посмотреть, – сказала она Леону.

– Ага, – сказал Лайлик. – Как раз то, что тебе близко.

– Чего это вы меня разыгрываете? Что за секреты такие? Выкладывайте!

Мы объяснили. Вопреки ожиданиям Леон как будто бы не выказал

никакого интереса.

– В Голливуде такого говна полно, – сказал он. – Вы что, хотите, чтобы я подрочил?

День сошел на нет. Морикан вернулся в свою конуру. Леон позвал нас полюбоваться его новой машиной, которая могла разогнаться до девяноста миль в мгновенье ока. Вдруг он вспомнил, что где-то тут у него есть игрушки для Вэл.

– А где сейчас Буфано? – спрашивает он, роясь в багажнике.

– Думаю, уехал в Индию.

– Клянусь, чтобы посмотреть на Неру! – заржал Леон. – Ума не приложу, как это парень разъезжает без единого цента в кармане. Между прочим, а как ты добываешь деньги в наши дни?

С этими словами он ныряет в карман брюк, вытаскивает пачку банкнот, зажатых скрепкой, и начинает что-то отсчитывать.

– Вот, возьми, – говорит он и сует мне в руку банкноты. – Возможно, я задолжаю тебе до того, как уеду… У тебя есть что-нибудь хорошее почитать? – спрашивает вдруг он. – Вроде книги этого Жионо [111] , которую ты мне давал, помнишь? А что насчет этого парня Сандрара, от которого ты всегда ссышь кипятком? Не переведено что-нибудь из его вещей? – Он выбросил вторую до половины выкуренную гавану, раздавил каблуком и зажег новую. – Ты небось думаешь, что я ничего не читаю. Ошибаешься. Я много читаю… Когда-нибудь напишешь для меня сценарий – и нормально заработаешь. Между прочим… – Он потыкал большим пальцем в сторону студии Морикана. – Дорого тебе этот малый обходится? Дубина, вот ты кто. Как ты вообще угодил в эту западню?

111

Жан Жионо (1895–1970) – французский писатель из Прованса, где и происходит действие большинства его книг.

Я сказал, что это долгая история… как-нибудь в другой раз.

– А что там у него за рисунки? Стоит взглянуть? Он, кажется, хочет продать их? Я бы не возражал что-нибудь приобрести, если бы это тебе помогло… Подожди минутку, сначала я хочу посрать.

Когда он вернулся, в зубах у него торчала новая сигара. Вид у него был повеселевший.

– Хорошо просраться, что может быть лучше, – светясь, сказал он. – А теперь пошли заглянем к этому твоему унылому зануде. И прихвати Лайлика, хорошо? Мне нужен его совет, прежде чем во что-либо влезать.

Когда мы вошли в каморку Морикана, Леон втянул носом воздух.

– Господи боже, скажи, чтобы он открыл окно! – воскликнул он.

– Не могу, Леон. Он боится сквозняков.

– Это на него похоже, с ума сойти. О’кей. Скажи ему, чтобы продемонстрировал свои грязные картинки – и поживее, а? Я блевану, если мы задержимся здесь больше десяти минут.

Морикан принялся доставать свою красивую кожаную папку. Он аккуратно поместил ее перед собой, затем спокойно закурил gauloise bleu.

– Попроси его выбросить это, – взмолился Леон.

Он вытащил из кармана пачку «Честерфилд» и предложил Морикану. Морикан вежливо отказался, сказав, что он не выносит американских сигарет.

– Крепкий орешек! – сказал Леон. – Угощайтесь! – И он предложил Морикану большую сигару.

Морикан отверг предложение.

– Эти мне нравятся больше, – сказал он, воинственно взмахивая своей дерьмовой французской сигаретой.

– Раз так – хер с ним! – сказал Леон. – Скажи ему, чтобы не отвлекался. Мы не можем угробить весь вечер в этой могиле.