Под крышами Парижа (сборник)
Шрифт:
Я устрою свернуть ему шею, блядь! Но делать нечего… она въедет куда-то в этот дом. Да и ноги у нее ничего, и есть отдаленный шанс, что для поебки сгодится. Но какой же блядский друг этот Сид! Хорошо б разглядеть ее без этих очков…
Когда она устроится, говорит мисс Кэвендиш, мы не должны ее забывать, поскольку в Париже незамужней девушке может быть очень одиноко…
Вечерние посетители… Анна, вернулась с того света, а через десять минут – Александра. Анна как-то стыдится нашего давешнего междусобойчика. По его поводу она смеется, а через края ее смеха плещет избыток смущения. О том, что с нею произошло после того, как она выбежала отсюда без одежды, говорит
Александра выплескивает мне на голову свои беды, как возлияние. Она теперь уверена, что уедет путешествовать, только бы подальше от Тани и Питера. Перенастройка – так она это называет. Сидит на кушетке и показывает мне бедра, а сама зачитывает список великих исторических грешников, которые оказались в объятьях Иисуса. Быть может… кто знает?… и сама она к церкви придет, признаётся она.
– Но надо ли будет исповедоваться в деталях? – интересно ей. – Должна ли церковь знать всё?
Мне это, вообще-то, неведомо, но довольно просто понять, что она хочет услышать. Я излагаю ей свое мнение, что Иисусу, вероятно, хотелось бы знать всю подноготную. Александра восхитительно содрогается. Если б ей только удалось сбежать от детей, говорит она, все бы уладилось само. Но они, похоже, держат ее злою хваткой. А Таня… она теперь гораздо хуже Питера, раз легла в постель с собственной матерью. Она приходит в комнату выставлять свое голое тельце напоказ, и от нее никуда не деться…
– Даже не знаю, чем все закончится, – говорит она. Умолкает, бросает на меня взгляд и быстро отводит его в сторону. – Вчера ночью случилось такое, о чем и упоминать стыдно… Тебе я говорю, поскольку знаю – ты поймешь. Она замучила Питера, и он… отлил мне прямо в лицо, пока она ртом прижималась мне к кон… – Она в беспокойстве заламывает пальцы. – Миг был… но ты понимаешь. В страсти ум помутнен… Полагаю, я могла что-то сказать… вероятно, сказала, что… мне понравилось. Она обозвала меня грязно… и укусила за бедро. Отметина осталась.
Ни слова, разумеется, о тех разах, когда она сама ссала Тане в лицо. То маленькое извращение пройдено и позабыто. Она задирает вдоль бедра юбку показать мне то место, куда ее укусила Таня. Белая плоть набухает у подвязок. И отметина, как она сказала, осталась… круглый идеальный отпечаток Таниных зубов изнутри и повыше, в нескольких дюймах от ее пизды. Она поднимает колено и раздвигает ноги, пока я его рассматриваю. Я жму ей ногу и принимаюсь ее прощупывать.
На такое она вовсе не рассчитывала! Не очень, то есть! Она распалила себя и меня своей маленькой лекцией с диапозитивами… она знает, к чему стремится, сука эта. Но желает ли она попробовать Джона Четверга… тот уж поднял голову. Я укладываю ей юбку на живот и стаскиваю с нее штанишки.
Ну у нее и жопа! В волосне между ягодицами могли бы устроить себе гнездо белые мыши, а она б о том и не догадалась; они бы с удобством жили себе там, ни в чем на свете не нуждаясь. Я щекочу ей волоски, и она начинает разогреваться. Пальцы ее забираются мне в ширинку, и мой Джон Четверг выскакивает наружу.
Пока мы лежим, играя друг с другом, она выбалтывает и другие ее приключения с этими ее ебле-помешанными детками. Возбуждаясь, она говорит свободней. Питер, похоже, нынче полагает, что отсосы у мужчин прибавят ему потенции… это грозит войти в привычку. Я рад, что больше не в этой психушке, но приятно слышать, что там происходит…
Догадываюсь ли я, спрашивает у меня она, почему Таня держит ее такой хваткой? Потому что ей так нравится, когда ей лижут пизду… а Таня это делает до того шокирующе. Ее ничто не останавливает. Если б не это, она б, возможно,
Я втискиваю свой хер ей между бедер и тру его концом ее абрико-фандю. Она закидывает на меня одну ногу, и расщелина у нее ширится. Александра просовывает руку себе под задницу и помещает мой хуй туда, где ей нужно, чтобы он был, ей даже удается немного просунуть его внутрь. Она так разгорячилась, что не хочет даже тратить времени на раздевание. Я говорю ей, что не стану ебать ее в одежде…
Приходим к компромиссу. Таня ей столько всего рассказывала… да, она даже знает, что ее драгоценный Питер отсасывал у меня за день до того, как я ушел… и выебу ли я ее так, как я это делаю, по рассказам Тани? Она хочет, чтобы я сделал все… все, что я когда-либо делал с ее дочерью.
Она садится прямее – все с себя снять, – и, как только мы оба обнажаемся, я сдергиваю ее на тахту и ставлю на колени перед собой. Вытираю хуй об ее волосы и подсовываю ей, чтобы поцеловала. Ах, подтягиваю ее лицом себе в волосню и даю пососать. Миг спустя он уже у нее во рту, мажет ей в горле. Несколько избранных оскорблений тоже принимаются. Она лихорадочно сглатывает, когда я называю ее сукой, какова она и есть, причудливо расшитыми синонимами.
Она пускает слюни мне на конец, как ребенок с сочным леденцом. Джон Четверг весь перепачкан, но ему хотя бы намыливают бороду… Она пытается лизать мне волосню, пока он у нее во рту, и чуть было успешно не давится. Затем, пока она мой хер уже обрабатывает по-настоящему, я ее заставил любить его так сильно, что все болит, и тут я его у нее отнимаю.
Александра слишком крупна, ею не помотыляешь, как Таней, но я толкаю ее на тахту и задираю ей повыше ноги. Весь ее испод, все, что у нее между ног, торчит наружу. Она подымает адский шум, когда я неожиданно сую палец ей в зад и говорю, чтоб не орала, а то я туда весь кулак введу. От трех пальцев в прямой кишке у нее положительно кружится голова, но она этого просила, и я полон решимости в том, что она получит все целиком.
Она не возражает, когда я поворачиваюсь задом к ее лицу и заставляю его целовать. Она даже вылизывает мне ягодицы, не особо возмущаясь. Но когда я велю ей раздвинуть их и провести языком мне по очку… ах, вот это уже чересчур! Этого она не может, пусть дочь ее так и делала, принимается рассказывать мне она, но я затыкаю ей рот жопой и все равно заставляю целовать.
Мля, нет такого, чего б они не сделали, если дашь им как следует. Секунды через три я ощущаю, как жаркий язык Александры проскальзывает в волосню под моей задницей, затем она принимается лизать. Придется обучить ее маленькой игре, которую придумала Таня, и скоро она запускает язык мне в прямую кишку и дает мне снова просраться. А это распаляет ее только сильней…. хер мой она теперь держит мертвой хваткой… попробуй кто-нибудь отбери у нее, так она, вероятно, примется всю халабуду разносить, когтями стены крушить.
Наверняка она знает, что будет дальше, но делает вид, будто нет, поэтому я заставляю ее перечислить все возможности. Наконец она угадывает, произнося с запинкой и как бы надеясь, что угадала неверно. Я же не намерен, предполагает она, ввести свою елду ей в прямую кишку. В порядке одолжения и награды за верную догадку я позволяю ей еще разок попробовать Джона Четверга.
Ох, но только не это, умоляет она. Предлагая это, она забыла, что так я поступал с ее дочерью… но теперь вспомнила… как малютка все растягивалась и растягивалась – и чуть не лопнула… О, хо! Она не знает, как такого добиться, елда у меня слишком уж для этого велика.