Под куполом
Шрифт:
Нелепо, блюдо дня на синей тарелке [131] в кафе «Паранойя»? Или нет? Джулия поняла, что должна опросить людей, которые участвовали в погроме «Мира еды», выяснить, что они видели, да только убийства представлялись более важными. Она оставалась единственным настоящим репортером, которым располагала газета, и…
— Джулия? Миз Шамуэй?
Джулия так глубоко ушла в свои мысли, что вздрогнула от неожиданности. Резко развернулась и упала бы, не поддержи ее Джекки Уэттингтон. Рядом с ней стояла Линда Эверетт, это она позвала Джулию. Обе выглядели испуганными.
131
Имеется
— Можем мы с тобой поговорить? — спросила Джекки.
— Разумеется. Именно этим я и занимаюсь: слушаю, что говорят люди. Побочный эффект — я публикую все, что они говорят. Вы это знаете, не так ли?
— Но вы не должны упоминать наши имена, — указала Линда. — Если не согласитесь на это, забудьте о нашем разговоре.
— Для меня достаточно, что вы — источник, близкий к расследованию. — Джулия улыбнулась. — Это вас устроит?
— Если вы пообещаете ответить на наши вопросы, — уточнила Джекки. — Ответите?
— Хорошо.
— Вы были в супермаркете, так? — спросила Линда.
Все страньше и страньше, как говорила Алиса в Стране чудес.
— Да. Как и вы двое. Давайте поговорим. Обменяемся впечатлениями.
— Не здесь, — покачала головой Линда. — Не на улице. Слишком уж на виду. И не в редакции газеты.
— Расслабься, Лин. — Джекки положила руку ей на плечо.
— Это ты можешь расслабиться. У тебя нет мужа, который думает, что ты помогла отправить за решетку невинного человека.
— У меня нет мужа, — кивнула Джекки (И это правильно, подумала Джулия, благоразумно, мужья слишком часто только осложняют жизнь). — Но я знаю место, куда мы можем пойти. Уединенное место и без замка на двери… — Она запнулась. — По крайней мере до появления Купола замка там не было.
Джулия, которая недавно размышляла, с кого ей начать опрос, не собиралась упускать эту парочку.
— Пошли. Только будем идти по разным сторонам улицы, пока не минуем полицейский участок, хорошо?
Тут Линда выдавила улыбку:
— Дельная мысль.
2
Пайпер Либби осторожно преклонила колени перед алтарем Первой Конгрегациональной церкви, поморщилась от боли, пусть и подложила подушечку со скамьи под поцарапанные и опухшие колени. Помогала себе правой рукой, левая, недавно вывихнутая, осталась прижатой к боку. Вроде бы хлопот она не доставляла — и не болела, в отличие от колен, — но Пайпер старалась не напрягать ее без необходимости. Чтобы вывихнуть плечо вновь, прилагать особых усилий не требовалось; так ей сказали (и очень строго) после первой травмы, полученной на футбольном поле. Пайпер сложила руки перед собой и закрыла глаза. Мгновенно ее язык сместился к дырке, на месте которой еще вчера был зуб. Но в ее жизни появилась дыра куда страшнее этой.
— Привет, Которого-нет, — начала она. — Это снова я, вернулась, чтобы Ты вновь помог любовью и милосердием. — Слеза появилась из-под опухшего века и потекла по опухшей (не говоря уж про изменение цвета) щеке. — Мой пес где-то рядом? Я спрашиваю только потому, что мне его очень недостает. Если рядом, надеюсь, Ты дашь ему духовный эквивалент сахарной косточки. Он заслуживает. — Еще слезы, медленные, и горячие, и щиплющие. — Но большинство основных религий соглашается в том, что собаки на Небеса
Разумеется, если не было никаких Небес, обсуждаемый вопрос терял всякий смысл, и идея этого безнебесного существования, этой безнебесной космологии все больше чувствовала себя как дома в том месте, где ранее жила ее вера. Может, всех ждало забвение, может, что-то и похуже. Скажем, бескрайняя, без единого следа, равнина под белесым небом, место, где время — никогда, пункт назначения — никуда, а спутники — никто. Другими словами, одно большое древнее Нигде: для плохих копов, для женщин-священников, подростков, которые случайно подстреливают себя, и немецких овчарок, которые гибнут, пытаясь защитить своих хозяек. Никакого Высшего Существа, отделяющего зерна от плевел. Было что-то фиглярское в молитве подобной идее (если не сказать, богохульное), но иногда такая молитва помогала.
— Но Небеса сейчас не главное, — подвела она итог. — Главное сейчас — понять, сколь многое из того, что произошло с Кловером, моя вина. Я знаю, вина лежит и на мне — вспыльчивость взяла верх над благоразумием. Опять. Моя религия учит, что Ты заложил в меня короткий фитиль, и это моя забота — не дать вспыхнуть пороху, но я ненавижу такой расклад. Я не могу полностью отвергнуть его, но ненавижу. Мне это напоминает ситуацию в автомастерской. Если пригоняешь туда автомобиль, тебе обязательно скажут, что в поломке виновата именно ты. Или слишком много ездишь, или слишком мало ездишь, или забыла снять машину с ручника, или забыла поднять стекла, и дождь попортил проводку. И знаешь, что хуже всего? Если Ты — Которого-нет, я не могу переложить на Тебя даже часть вины. И что тогда остается? Гребаная генетика? — Она вздохнула. — Сожалею о нехороших словах; почему бы Тебе не притвориться, что Ты их не слышал? Так обычно поступала моя мать. А тем временем у меня другой вопрос: что мне делать? Этот город в ужасной беде, и я бы хотела что-нибудь сделать, чтобы помочь, только не могу решить что. Я ощущаю себя глупой, и слабой, и сбитой с толку. Полагаю, будь я отшельницей из Ветхого Завета, я бы сказала, что мне нужен знак. В данный момент сгодятся даже «УСТУПИ ДОРОГУ» или «ЗОНА ОГРАНИЧЕНИЯ СКОРОСТИ У ШКОЛЫ».
Едва она произнесла эти слова, открылась входная дверь, потом с грохотом захлопнулась. Пайпер оглянулась, ожидая увидеть ангела с крыльями и в сияющем белом одеянии. Если он хочет со мной бороться, сначала ему придется излечить мне руку, подумала она.
Но в церкви появился не ангел, а Ромми Берпи. Подол рубашки наполовину вылез из брюк и болтался у середины бедра; выглядел Ромми таким же подавленным, как и она. Он двинулся по центральному проходу, увидел ее, остановился, удивленный не меньше, чем Пайпер.
— Ух ты! — В голосе явно слышался льюистонский выговор. — Извините, не знал, что вы здесь. Я зайду позже.
— Нет. — Она поднялась, вновь опираясь только на правую руку. — Я все равно уже закончила.
— Вообще-то я католик, — пояснил Берпи (Один хрен, подумала Пайпер), — но католического храма в Милле нет… о чем вы, будучи священником, конечно, знаете… и вы знаете, что говорится о тихой гавани во время шторма. Я решил зайти сюда, чтобы помолиться за упокой души Бренды. Всегда любил эту женщину. — Он потер щеку. Шуршание его ладони о щетину в церковной тишине прозвучало очень уж громко. Его кок Элвиса теперь рассыпался по ушам. — Любил ее, никогда не говорил, но, думаю, она знала.