Под Луной
Шрифт:
– Ну, ты и набрался! – Рашель смотрела на Кравцова без осуждения, скорее с интересом, и все-таки сочла нужным подпустить в голос язвительного холодка и укоризненно покачать головой. – С кем пил-то?
– С одним человеком… Как думаешь, горячая ванна в половине двенадцатого – это буржуйство, или все-таки можно себе позволить?
– Тебя еще сильнее развезет…
– Нет, не думаю. – Макс прислушался к ощущениям. Получалось, что не так он и стар. Вполне. И горячая ванна ему не помешает, скорее наоборот.
– Ладно, – пожала плечами Рашель. – Уголь есть, сейчас горелку разожгу.
Горелка – угольный бойлер – была предметом гордости хозяйственного управления.
"Ну, хоть за это я Котовскому ничего не должен!" – Макс снял поясной ремень, положил кобуру с "люгером" на тумбочку со своей стороны огромной и, честно говоря, излишне роскошной кровати, являвшейся центральным компонентом спального гарнитура, стянул через голову летнюю рубаху, оставшись в исподнем.
"Вот же, сука!" – подумал он, усаживаясь на пуфик, чтобы стащить с ног сапоги.
Разговор не шел из головы, не покидали тревожные мысли. Алкоголь не сглаживал эмоции, не смягчал гнев, но верить ему опасно. "Под водочку", порой, принимались такие решения, что мама не горюй! Следовало обождать, и обдумать все на свежую голову, "отмучившись".
"Ну, все-все!" – осадил себя Макс, стаскивая второй сапог.
– Это ничего, что я в исподнем пробегусь? – спросил он через открытую дверь.
– Вы что, керосин пили? – откликнулась откуда-то издали Рашель. – Ты бы еще чего спросил!
Вопрос действительно был так себе. Глупый, одним словом, вопрос.
Кравцов размотал портянки, снял шаровары, бросил на себя взгляд в напольное зеркало и покрутил головой.
– Бывает и хуже.
– Ты что-то сказал? – тут же откликнулась Рашель.
Он и не слышал, как она появилась в дверях.
– У тебя папиросы есть?
– Есть, – она вошла в спальню, обошла кровать и, достав из своей тумбочки коробку дукатовской "Герцеговины Флор", бросила папиросы на его сторону плотного шелкового покрывала, темно зеленого, расшитого как бы потускневшим золотом. Нечто похожее, помнилось, было в спальне родителей… давно и неправда.
– Спасибо, – Макс взял папиросу и пошел в ванную.
Облицованная белым и голубым кафелем, ванная комната была просторна и пуста, лишь в центре помещения высилась солидных размеров чугунная ванна на львиных ножках. Монстр, судя по всему, еще дореволюционный, но на удивление, хорошо сохранившийся. Во всяком случае, эмаль нигде не оббилась, и шестигранные гайки-муфты из бронзы и латуни масляно отсвечивали на темных железных трубах. В колонке гудел огонь, и из крана лилась мощной струей парившая в прохладном – остывшем к вечеру – воздухе вода.
Макс постоял немного, дожидаясь, пока наберется побольше горячей воды, потом разделся, бросив пропотевшее исподнее в угол, подошел к колонке, прикурил от огня, почувствовав на лице жаркое дыхание пламени, и, забравшись в ванную, с облегчением вытянул ноги. Вода внезапно оказалась, пожалуй, излишне горячей, но так даже лучше. Она не просто согревала, жгла, приводя в равновесие напряженные нервы и уставшее тело.
– Не помешаю?
– Ты мне никогда не мешаешь.
Рашель явилась с табуреткой в руках и зажженной папиросой в губах. Посмотрела на Кравцова внимательно, пыхнула сизо-прозрачным дымком, поставила табурет неподалеку от ванны, села.
– Рассказывай.
– Не надо тебе этого.
– Много ты знаешь, чего надо, а чего нет! Рассказывай!
– Иди ко мне, – предложил он тогда.
– Ты пьяный, – ответила она, но Макс не услышал в ее голосе слова "нет".
– Не заставляй себя упрашивать! – улыбнулся Кравцов. – А рассказывать не о чем. Был у одного большого человека. Говорили о разном, в том числе и о таком, что идет под грифом "совершенно секретно". Вот, собственно, и все. Иди ко мне!
– Надо бы хоть свет выключить…
– Выключи, – не стал спорить Макс.
Рашель встала. Высокая, стройная в простом домашнем платье, которое и не должно было, по идее, "ничего показывать", но все равно не могло ничего скрыть.
– Безумие какое-то… – но она подошла к стене, опустила эбонитовый рычажок, выключая лампочку под потолком.
Стало темно, но ненадолго. Как только глаза привыкли, мерцающего красно-желтого света от пламени, игравшего в угольной горелке, оказалось вполне достаточно, чтобы увидеть как, заведя руки за спину, расстегивает женщина пуговицы на платье. Как опускается темная, теряющая форму ткань вниз к щиколоткам. Как переступает Рашель, выходя из "тряпичной кучи", освобождается от светлой, неразличимого в полумгле цвета сорочки, и нагая идет к нему.
"Вот так и выглядит счастье…"
Воды набралось уже вполне достаточно даже и на двоих, и Макс, не отводя жадного взгляда от идущей к нему жены, закрыл кран. Настала тишина. Он услышал гул пламени в горелке, плеск воды, когда Рашель перенесла длинную изумительной красоты ногу через край ванны, почувствовал ее ладони на своих плечах… Он думал, она сядет к нему на колени, так чтобы он мог обнять ее, лаская полные груди, но Рашель решила по-своему, как поступала и во многих иных ситуациях. Она села на него верхом, оказавшись лицом к лицу, и сказала голосом, упавшим на целую октаву и опустившимся еще глубже в грудь:
– Ну, и на какое безумство ты подписался на этот раз?
– Ты же знаешь, в какие игры играют люди, и каковы могут быть ставки?
– Не скажешь?
– Не надо тебе, – помотал он головой и положил свои сильные ладони на ее тонкие плечи. – Пока живы, мы вместе, а помирать я пока не собираюсь, и тебе не позволю…
Эйдеман, Роберт Петрович (1895 (18950427)-1937) – советский военный деятель, комкор (1935).