Под местным наркозом
Шрифт:
– А что вы скажете об условиях жизни крестьян в Персии?
– Если сравнивать с положением в Индии, то, при всей осторожности, можно говорить о прогрессивной структуре в Персии, хотя Индия, по сравнению с Суданом, кажется страной, готовой к реформам.
– Вы, значит, видите прогресс? Умеренный, дорогой мой, умеренный…
– Вроде новой лечебной зубной пасты…
– Паста не паста, а вот фирма «Грундиг» выбросила на рынок полезный прибор. EN 3. Слыхали уже о нем? Вчера приобрел. Моя говорящая записная книжка, значительно упрощает ведение картотеки. Мне рекомендовали эту штуку на последнем
– Мы условились встретиться без собаки, но Шербаум привел-таки свою таксу…
– Однако шутки в сторону. Приведите мальчика ко мне. Мне хочется познакомиться с ним.
Верящий в прогресс умник-зануда. Способный идиот-специалист. Обходительный технократ. Благодушный человеколюб. Просвещенный обыватель. Щедрый крохобор. Реакционный модернист. Заботливый тиран. Ласковый садист. Зуболом…
Невзначай, в коридоре, я сказал: «Шербаум, мой зубной врач хочет познакомиться с вами. Конечно, я пойму вас, если вам неохота».
– Почему нет. Если это доставит вам удовольствие.
– Это ему пришло в голову. Я вскользь упомянул о вашем плане, разумеется, не называя вашей фамилии. Вы знаете: я больше не отговариваю вас, но мне интересно, что посоветует мой зуболом. Его любимое слово – профилактика. Иногда он чересчур много болтает.
На Гогенцоллерндаме – мы несколько минут шли пешком от Эльстерплаца до кабинета врача – Шербаум, словно снова щадя меня, сказал: «Надеюсь, вы не рассчитываете переубедить меня. Я иду только из упрямства».
Мы пришли к концу приема, и нам пришлось несколько минут подождать. (Перед тем как оставить нас одних, его ассистентка отключила фонтанчик.) Шербаум листал иллюстрированные журналы. Он пододвинул ко мне раскрытый «Штерн»: «Ваш рейхсюгендфюрер».
Я сделал вид, будто не читал всей этой серии номер за номером: «До этого материала тоже, конечно, найдутся охотники».
– Я, например.
– Ну и как? Ваше мнение?
– Этот тип старается мошенничать честно – как вы. Я сразу почувствовал боль под мостами, хотя принял дома две таблетки арантила.
– Это была только объективная констатация факта. То же самое я смогу сказать и о себе, если отступлюсь от своей затеи. Но после того случая этому не бывать. Я сделаю, как задумал.
– Будьте осторожны, Филипп. Мой врач умеет убеждать.
– Это я уже понял. Всегда одна и та же пластинка: будьте благоразумны. Положитесь на разум. Оставаться благоразумным. Проявлять благоразумие. А где оно, это благоразумие?
Мы рассмеялись, как сообщники. (Лучше бы его ассистентка не затыкала фонтанчику рот.)
Врач, как всегда, держался непринужденно, почти весело. Он поздоровался с Шербаумом, не окидывая его испытующим взглядом, усадил меня в свое рыцарское кресло, сказал: «Ну, теперь это выглядит уже значительно лучше. Воспаление прошло. Но, может; быть, нам надо еще немного передохнуть…» – и послал свою ассистентку в лабораторию. Вскользь он перешел к делу: «Слышал о вашем намерении. Хотя сам я никогда не смог бы так поступить, я пытаюсь понять вас. Если вы должны это сделать, – но только если вы действительно должны это сделать, – то и сделайте».
Затем он принялся показывать Шербауму и мне, словно я новичок, свое рыцарское кресло. Откидыдающуюся спинку. Полную автоматизированность. Триста пятьдесят тысяч оборотов «аэроматика». Столик для инструментов по левую руку. Щипцы для корней. Щипцы для коренных зубов. А также подвижную плевательницу с фонтаном. И коллекцию еще не поставленных мостов: «Видите, везде людям не хватает нужных зубов».
Мимоходом он упомянул о телевизоре, установленном в поле зрения пациента: «Маленький эксперимент, который, по-моему, себя оправдал. А по-вашему?»
Я отбарабанил заученное: «Замечательно отвлекает. Мыслями уносишься куда-то далеко-далеко. И даже экран сам по себе волнует, как-то волнует…» Шербаум интересовался всем, а значит, и успокаивающей, рассеивающей и направляющей ролью телевизора в зубоврачебном процессе. Он хотел знать, как обстояло дело прежде: «Ну, с обезболиванием и так далее».
Я уже опасался услышать его истории о Шарите – четыре человека на одного пациента, – но тут он скупо и четко обрисовал развитие зубоврачебного дела за последние пятьдесят лет и закончил под флёром иронии: «В отличие от политики, современная медицина достигала успехов, доказывающих, что можно добиться прогресса, если строго придерживаться исключительно данных естественных наук и результатов эмпирического исследования. Любая спекуляция, превосходящая ограниченные, должен признать, возможности научного познания, приводит, нет, непременно подталкивает ко всяким идеологическим мистификациям или – как мы это называем – к неправильным диагнозам. Только если политика во всем мире ограничится, как это делает медицина, социальной защитой…»
Шербаум сказал: «Вы правы. Так я и думал. Поэтому я и сожгу свою собаку у всех на глазах».
(Вот как, значит, можно заставить его сделать паузу. Он даже не кашлянул, не сказал «гм, гм». В кабинете три головы, и в каждой, наверно, скакали мысли. Что он на это? А как мне, если он? А что он, если я ему? А что я, если он меня? Как быть мне, если оба? Что-то зажужжало? Только бунзеновская горелка продолжала ровно гудеть. Сейчас! Сейчас!)
– Кстати, я, кажется, установил, что ваши передние зубы… Скажите-ка: «слойка»… Да-да. Конечно. Вы в детстве кусали губы? То есть захватывали верхними передними зубами нижнюю губу… Ведь у вас дистальный прикус… Позвольте-ка?
Затем я вижу Шербаума в рыцарском кресле: «За это надо будет платить?» Как обаятельно умел смеяться мой врач: «Приверженцы естественных наук иногда лечат бесплатно». Шербаум все-таки в чем-то похож на меня: «Только чтобы не было больно».
И его ответ, словно сам Господь Бог в доверху закрытом халатике и парусиновых туфлях пошел служить зубоврачебному делу: «Это не моя профессия – причинять боль».
Как он склонился над ним. Как осветил полость рта лампочкой. И как послушно мой Филипп разинул рот. (Надо было мне попросить врача включить берлинскую программу: «Можно немножко вечерних известий и рекламы потом?»)