Под Москвой
Шрифт:
– Захар жив. Чего ему делается! Десятка три гитлеровцев ухлопал.
– А Михаил Хлыстунов? А Стакопа?
– Убили Мишу сегодня, а Стакопу вчера...
На минуту как будто солнце нырнуло за тучу. На лица бойцов легла хмурая тень. Это было короткое, но великое молчание, полное печали и гнева.
– Сухарика, хлопчики, нет ли у кого?
– спросил Голенищев.
– У меня есть бутылочка. Поминки справили бы.
– Нет ничего, - ответил Криворотько.
– Я свой НЗ на патроны променял. Сухари выйдут, можно обойтись, а вот если патроны кончатся...
Вдруг кто-то, быстрый и
– Вот леший!
– ворчливо крикнул Савва.
– Что мы тебе, цыплаки, что ли?
– Не цыплаки, а орлы!
Голенищев поднял голову - и ахнул: в окопе стоял Доватор.
– Смирно!
– исступленно гаркнул Голенищев, вскакивая.
– Вольно, вольно!
– усаживая его на место, проговорил Лев Михайлович.
– Ну, где твоя бутылка? Давай чокнемся!
– На узле связи, товарищ генерал. Я мигом...
– Когда привезли? Порционная?
– спросил Доватор.
– Никак нет. Трофейная, - смущенно ответил Савва.
– Трофейную гадость не пью и тебе не советую. Ну как, ребята, значит, кухни нет и горилки нет? Плохо дело! Дрались вы отлично, а вот старшины вас голодом морят. Это никуда не годится. Ну да ничего, мы это дело поправим. Председатель колхоза Никита Дмитриевич Фролов жертвует нам корову. Закатим пир! А сейчас вот что, орлы: окопы надо превратить в надежные укрытия. Побольше навалить бревен, углубить ходы сообщений. Сегодня мы прогнали фашистов, завтра они снова полезут, надо их по-настоящему встретить. Знаете кавалерийскую поговорку: пока не кончилось сражение, коней не расседлывают...
– Скажу я вам, землячки, от чистого сердца, - промолвил после ухода Доватора Савва, - генерал у нас свойский.
– А ты что думал?
– сказал Буслов, поднимаясь с земли.
– Будем, хлопцы, крепкую оборону строить.
Через несколько минут застучали топоры, зазвенели пилы, на снег полетела белая смолистая щепа.
Заняв Петропавловское, подполковник Осипов остановился в доме Никиты Дмитриевича Фролова. Вскоре туда приехали Доватор и Абашкин. Увидев шагнувшего через порог Доватора, Антон Петрович, соскочив с кровати, пошел ему навстречу.
– Здоров?
– с неожиданной мягкостью в голосе спросил Лев Михайлович.
На почерневшем, изнуренном лице Антона Петровича засияла радостная улыбка.
– Вполне здоров, товарищ генерал, - ответил он негромко.
– Это хорошо, Антон, хорошо, что дело сделал и себя сберег. Знаете, что мне сейчас хочется, товарищи?
– обратился Доватор ко всем находившимся в горнице.
– Сказать вам, что вы молодцы и отличные командиры. Нет, мало. Вы не только командиры, а настоящие люди. Мне хочется сегодня вас чем-нибудь особенным порадовать. Вы знаете, что нам приказано быть на московском параде? Радует вас это?
– Лев Михайлович, - тихо, с дрожью в голосе проговорил Осипов, неужели правда?
– Точно. А ты рад?
– Как же иначе...
– Ну, раз так, готовьте сводный эскадрон.
Доватор взглянул на Абашкина и с усмешкой сказал:
– А ты, комиссар, не забудь проследить, чтобы командир полка надел на парад сапоги, а то и в Москву ускачет в одних носках.
– Простите, товарищ генерал! Честное слово, опомниться не могу.
–
– Очень уж строго, Лев Михайлович, - заметил Абашкин.
– Подумаешь, защитник нашелся! Все равно наряд получит.
– Заслужил, товарищ генерал, - надевая серые армейские пимы, согласился Осипов.
– Конечно, заслужил! На параде будешь командовать сводным кавалерийским полком.
– Принимаю, Лев Михайлович. Дисциплина прежде всего. Благодарю за доверие!
– молодея от вспыхнувшей радости, сказал Антон Петрович.
– Ну, а теперь...
– Доватор прошелся до двери, открыл ее и, посмотрев в другую комнату, спросил у Абашкина: - Старшины еще не пришли?
– Скоро должны быть, товарищ генерал. Я приказание отдал.
– Добре! А теперь... будем браниться. Вы уж на самом деле не подумайте, что вы идеальные начальники и у вас нет никаких недостатков! Прежде всего остановлюсь на промахах. У бойцов отсутствует постоянный неприкосновенный запас продуктов питания и конского фуража. В результате эскадроны, оторвавшись от хозчасти, в первый же день остались без пищи. А командир полка тотчас же потерял связь со штабом дивизии, так как телефонную линию немцы перерезали, а рацию полковник Осипов захватить не удосужился. Правильно?
– Правильно. Моя ошибка, - покусывая губы, согласился Антон Петрович.
– С минометами все было в порядке, а взрыватели для мин остались... в штабе... Просеку, идущую от деревни Шишково, отлично заминировали, а противника прозевали и дали ему возможность сделать в ней проход. Значит, охранительная разведка никуда не годилась.
Доватор взволнованно прошелся по горнице.
– Оборону по всей полосе строили спустя рукава, - продолжал он.
– Без накатов и укрытий. Разве это не беспечность? Жалеть труд людей и не понимать, что этим вы их губите, несете неоправданные потери. Противник готовится к атаке, перегруппировывается, мы ведем разведку, и тем не менее он застает нас врасплох. Позор! Где инстинкт, где командирская прозорливость? Внушите себе раз навсегда, что командная должность обязывает контролировать не только личные приказы, но и свои собственные мысли. Выиграть бой - это задача трудная, но самая трудная битва не та, которую ты ведешь с врагом, а та, которую ты ведешь сам с собой. Именно в то время, когда добываешь и прикладываешь теорию к опыту, к практике. Иногда на войне сражение выигрывает и проигрывает случай - мелочной, незаметный факт, вроде скверно вычищенного оружия или плохо подкованного коня. Конь спотыкается, командир разбивает голову, и сражение летит к черту...
Доватор остановил острый, проницательный взгляд на Осипове.
– На войне нет мелочей, запомните это, подполковник! Вот ваши люди два дня вели тяжелый, изнурительный бой, а старшины до сего времени не могут подвезти горячей пищи. Как это называется?
Абашкин слушал и поражался осведомленности генерала, точно он неотлучно находился в полку и отмечал все до мельчайших подробностей.
С приходом старшин во главе с помощником командира полка капитаном Худяковым и начальником продфуражного снабжения лейтенантом Щурбой разговор прервался.