Под нами Берлин
Шрифт:
Бывает, человек колеблется. Он взвешивает все за и против, но решить не может. Стоит ему в такой момент услышать какой-нибудь совет — и все может решиться. Какая нужна осторожность в таких советах!
Штурмовики и истребители, собравшись в один боевой порядок, уже взяли курс на. Винницу. В удаляющейся ритмичной музыке моторов и спокойном полете группы чувствовалась сила и; хорошая выучка летчиков. Там лучшие асы полка: Сачков, Выборное, Лазарев. Командует истребителями штурман полка капитан Николай Игнатьев. С ним в паре начальник воздушно-стрелковой службы капитан Василий Рогачев. Этих тертых в боях командиров
— Что молчишь? — крикнул на меня Василяка. — Ты же заварил кашу, так ты и думай, как теперь быть.
— Пускай летят, — уверенно посоветовал я и посмотрел на часы. С момента нашего обстрела аэродрома прошло уже минут двадцать. Да осталось еще минут двадцать лететь нашим до Винницы. У немецких истребителей, с которыми мы встретились, горючее уже на исходе. Но на всякий случай Игнатьеву нужно передать, чтобы группа забралась выше, до предела.
— Да-а, — в раздумье протянул командир полка. — Если немцы приняли вас за разведчиков, наверняка еще увеличат патруль… Впрочем, чего гадать? — Флажок Василяки, как бы отметая все сомнения, со свистом снова рассек воздух. Командир полка передал, чтобы истребители увеличили высоту полета до предела. — Разрешите нам с Хохловым снова туда лететь? — спросил я Владимира Степановича.
— Правильно. Только быстрей!
Механик самолета Дмитрий Мушкин снял капоты с мотора моего «яка» и усердно в нем копался. Дмитрий — неутомимый труженик и после полета всегда внимательно осматривает самолет. Я постоянно был доволен его работой. Сейчас же… Как некстати его старания.
— Дима! Скорей заканчивай. Полечу!
— Минуточку — и все закрою! — с готовностью отозвался Мушкин, вылезая из-под мотора.
Через минуту, действительно, все капоты стояли на своих местах.
Моторов не жалели. Спешили.
Первое, что показалось на фоне белесого горизонта еще задолго до подхода к фашистскому аэродрому, — это столбы черного дыма, высоко поднимавшиеся в небо. Дым, как мне сначала показалось, выходил из торчащих красных труб, и я даже на миг усомнился — уж не сбились ли мы с курса и не вышли ли на какой-нибудь неизвестный нам завод. Вскоре все прояснилось. Красные трубы — языки пламени. Они виднеются не только на аэродроме, но и далеко по сторонам. Так могут говеть только самолеты. Но почему они горят вне аэродрома? Значит, это сбитые. Среди них, наверное, есть и наши. Был бой, и мы пришли к шапочному разбору.
Лечу на центр аэродрома, где уже виднеются черные пятна воронок от только что разорвавшихся бомб и бушует пламя на стоянке самолетов. Хорошая работа наших штурмовиков теперь уже не радует. Все испортили костры вне аэродрома. Вдруг передо мной сверкнули огненные нити. «Зазевался, и вражеский истребитель ударил по мне?» Догадка ожгла, и испугала. Инстинктивно, уклоняясь от противника, круто рванул «як» влево и тут только увидел, что впереди меня, словно рой пчел, крутятся самолеты. Я словно ожил. Мы с Хохловым еще не опоздали. У нас высота больше всех. Мы можем с ходу атаковать любую цель.
Глаза быстро обшаривают пространство. Но… я вижу всего два истребителя противника, в отчаянии вырывающихся из смертельных объятий «яков». Один «фоккер», точно бензиновая
«Илы», сделав последний заход, пошли домой. Все ли? Их легко сосчитать: они летят шестерками. Все. А истребители? Эти, как и подобает отряду охранения, последовали за штурмовиками. Сколько же «яков»? Раз, два, три… пять… Сбился: непоседы после боя еще никак не утихомирятся. Наконец и они уже не порхают. Начинаю снова считать. Но это невозможно. Одна или две пары скользят где-то у самой земли со штурмовиками, часть летит выше, остальные где-то растворились в небе и на солнце.
Садились все неторопливо, с чувством собственного достоинства. И рулили спокойно, как ходят домашние гуси, переваливаясь с боку на бок. Такая картина может быть только после большого, но удачного боя. Я уже не считаю, сколько прилетело самолетов. Возвратились все. Об этом мне сообщил Мушкин, когда я еще вылезал из кабины. Техники всегда, как только замаячат вдали самолеты, могут без ошибки сказать, сколько летит. Хозяйской их зоркости в такие минуты может позавидовать любой истребитель.
А лучше всего об удачном вылете говорил вид летчиков. Довольные, улыбающиеся. Перебивая друг друга, они спешили поделиться впечатлениями о бое.
Марков, всегда уравновешенный, сейчас до неузнаваемости радостно возбужден. Маленькие глаза горят. Он в этом бою сразил два самолета. Редкая удача. И он, очевидно, опьянен ею. А кого не опьянит такая первая победа? Я от души поздравил его.
— Любое дело начинать надо с азов — тогда наверняка добьешься успеха! Не зря я полетал ведомым, — уверенно, пожалуй излишне самоуверенно, ответил он мне.
Бой был простой. Наши летчики пришли на аэродром значительно выше восьмерки фашистских патрульных истребителей. Количественное и тактическое преимущество было на нашей стороне, поэтому все так гладко и прошло. Надо об этом напомнить Маркову, но я не хотел омрачать радость первой победы.
Истребители в этом вылете уничтожили шесть вражеских самолетов. Миша Сачков сбил ФВ-190. На фюзеляже его «яка» техник нарисовал. пятнадцатую звездочку. Командир полка обещал сегодня же дать указания, чтобы на Сачкова подготовили все документы на представление к званию Героя Советского Союза. За 15 лично сбитых самолетов положено представлять к Герою. Правда, Василяка редко с охотой представляет летчиков к награждению. Он обычно с этим делом не торопится, а то и совсем «забывает». Недавно его за это крепко поругал комдив. Очевидно, этим можно объяснить сегодняшнюю щедрость командира.
Теперь все довольны: удачи всегда заглаживают ошибки.
Странно — ночь, пурга, а нас подняли по тревоге. Во тьме-тьмущей через снежные сугробы пешком с трудом добираемся до аэродрома. Зачем, никто не знает. В такую непроглядь и зверь не высовывает носа из своего пристанища. Вот уже несколько дней мы не летаем из-за непогоды.
— А может, немцы под вой метели улизнули из котла и теперь прут прямо на нас? — высказался Хохлов.
Лазарев, перекричав пургу, не без тревоги бросил: