Под нами Берлин
Шрифт:
— Слетать спокойно не дадут! — И, глядя на меня, пожал плечами:
— Как видишь, рад бы в рай, да грехи не пускают. Лети со своим Иваном Андреевичем. Результаты разведки передай по радио еще до посадки. — Он показал на штурмовики, уже стоящие на старте. — А то они со взлетом задержатся.
— Понятно, — отозвался я. — Но от Винницы наш аэродром не услышит: далеко.
— Передай на обратном пути, приблизительно с линии фронта.
— А как? Открытым текстом нельзя… Герасимов кивнул на Василяку:
— Поговори с ним, — и, сев в машину, уехал.
— Наши позывные наверняка немцы уже знают, — начал
Линию фронта мы с Хохловым пролетели на высоте 7000 метров. С такой высоты трудно разобрать, кто летит, свои или чужие. Чтобы ввести противника в заблуждение, мы взяли курс на Литин, километров сорок западнее Винницы. От Литина развернулись на малом газу, почти бесшумно пошли к аэродрому, рассчитывая обойти его с тыла и осмотреть со стороны, как хотел командир дивизии.
На — маршруте была хорошая видимость. Но в районе Винницы появилась какая-то пелена, похожая на дым, и аэродром издали невозможно было разглядеть. Нельзя также было и определить, прикрывается он или нет патрульными истребителями. Пришлось подвернуть ближе и лететь с особой внимательностью, чтобы не наскочить в этой дымке на вражеский патруль.
И вот прорезается ближний угол аэродрома, а пока — взгляд в небо. Там синева, но впереди, в дымке, темнеют какие-то бесформенные пятна. Пятна внезапно, словно их спрыснули особым проявителем, оформились в самолеты. Мы врезались в них.
— «Мессершмитты» и «фоккеры»! — крикнул Хохлов.
«Мессершмитты», с которыми мы встретились, сразу же шарахнулись вправо, в строй «фоккеров». Эти же, очевидно испугавшись столкновения со своими самолетами, метнулись в нашу сторону. Мы разом попали в окружение примерно десятка самолетов. Хорошо, что мы заранее были готовы ко всяким неожиданностям. Маневр врага явно случаен. У нас уже все было на взводе. В голове сразу созрело решение. Пока противник опомнится и будет готов к активным действиям, мы должны оторваться от него. Но как же разведка? Попутно.
— Уходим вниз, — передал я Хохлову.
Как хорошо, что в такие мгновения мускулы не отстают от мысли. Они как бы едины и действуют стремительно и властно. Едва ли прошла секунда с момента встречи с врагом, а наши «яки» уже нырнули к земле. На пикировании мы повернулись в сторону фашистского аэродрома. За ним — линия фронта, а там — Скоморохи. А если над аэродромом патруль? И в этом случае нас выручат быстрота и решительность.
Выйдя из пикирования, мы увидели сзади себя только одну пару «фоккеров», и то она была пока не опасна. Остальные истребители противника остались на высоте. Они не привыкли видеть «яков» в пикировании, поэтому, очевидно, и потеряли нас в дымке. Но скоро, эта пара «фоккеров» передаст, где мы, и тогда все фашистские истребители, как борзые, бросятся на нас. Нужно быть к этому готовым.
Видимость внизу снова улучшилась. Аэродром перед нами как на ладони. На нем самолетов не меньше, чем двое суток назад. Значит, гитлеровцы восполнили потери. С противоположной стороны летного поля на старте стоят истребители. Должно быть, дежурные. Штурмануть? Помешать никто не может. К тому же нам теперь нет необходимости прятаться: все равно немцы уже видели нас. Такая мысль казалась разумной.
Мое внимание привлек снежный бурун на самолетной стоянке. Кто-то взлетает? Нет. Я отчетливо вижу, что снежный шлейф вьется из-под стоящей без движения многомоторной машины. Она, наверное, только что села или же, запустив моторы, готовится к взлету. Это транспортный самолет. Может, он собирается везти боеприпасы в Корсунь-Шевченковский котел? Важная цель. Уничтожить?
Через полминуты самолет уже пылал.
А где Хохлов? Сзади себя не вижу. Ах вон что! Он снизился и поливает огнем дежурные истребители, стоящие на старте. Хорошо! Но… Он далеко отстал от меня, а сверху уже сыплется остальная свора истребителей противника. Два «фоккера» в хвосте у Хохлова, и он разворотом уклоняется от атаки…
Теперь избежать боя не удастся. Хохлову немедленно требуется моя помощь. А Скоморохи? Они ждут результатов разведки. После боя. Но он наверняка будет тяжелым, и я могу не вернуться. Оставить Хохлова, а самому мчаться домой и передать, чтобы наши вылетали на штурмовку? Нет. Так нельзя! Хохлов может погибнуть. Наверняка погибнет, потому что он в ловушке. И к тому же глубоко в тылу врага.
— Улетай, а их я задержу. Любой ценой, а задержу, — поняв мои колебания, передал Хохлов.
Голос друга. Он все решил. «Любой ценой!» Жизнью в бою не торгуют. Жизнь защищают боем. И защищают с наименьшей кровью.
Сила любого бойца в убеждении, что за ним армия, она выручит его. И люди, много людей рискуют, выручая одного, как и один рискует ради всех. В этом смысл боевой дружбы. Это закон войны. Часто приходится слышать: бьемся не на жизнь, а на смерть. Нет, нет и нет! Бьемся-то именно за жизнь.
— Старик! Будем драться вместе! А пока подержись один, — приказал я Хохлову и пошел на горку: с высоты можно дальше и чище передать. И тут только вспомнил, что, передавая, я должен петь «Катюшу». В такой момент, когда друг в опасности и враг уже нацеливается расправиться и с тобой, петь невозможно. А петь нужно! И я запел: «Расцветали яблони и груши…»
Не знаю, было это пение или стон, но слова выдавил из себя и спросил:
— Ну как, алый цветочек, хорошо пою? — и, не дождавшись ответа, бросил свой «як» на выручку товарищу, дерущемуся с парой «фоккеров».
Увидев меня, оба истребителя противника оставили Хохлова и метнулись под защиту других истребителей, подоспевших на помощь. Они, выйдя из пикирования, спокойно занимали над нами удобную позицию для нападения, прекрасно понимая: мы в их руках. Нам сейчас нельзя было уходить домой: это означало бы поставить себя под расстрел. Нам молено только драться. Меня пугало спокойствие противника. Хохлов пристроился ко мне и с какой-то разудалой радостью сказал:
— А ведь вдвоем-то веселей…
— Очень весело, старик! — ответил я ему, нацеливаясь напасть на одного «фоккера», находящегося в самом центре фашистов. Удастся сразу сбить его — враг выйдет из равновесия. Он будет торопиться поскорее прикончить нас.