Под нами - земля и море
Шрифт:
Я слышал, как из сосуда лилась жидкость в стакан. Потом его поднесли к моим пересохшим губам, чуть-чуть приподняв мне голову.
– Выпейте, товарищ летчик, и вам будет легче. Я пил, не отрываясь. Пил, не ощущая ни запаха, ни вкуса, пока не осушил стакан. Сестра осторожно опустила мою голову. Прошло минуты две - три. Боль будто улетучилась, а силы стали прибывать. Я рывком поднялся. Сел, опустив со стола ноги, - и крикнул:
– Безобразие! Как вам не стыдно? Почему меня раздели! Отдайте белье. Где летное обмундирование?
Перепуганная сестра и подоспевшие врачи уложили меня.
Шумел теперь начальник.
– Сестра! С какой полки вы взяли склянку? - Со средней, товарищ начальник.
– Так и знал. Попутали. Ведь я же вам ясно сказал: с верхней, с верхней полки. А вы... вы принесли ректификат. Вы дали ему стакан неразбавленного спирта.
Начальник госпиталя метал громы, отчитывая провинившуюся сестру, а я чувствовал себя более чем хорошо. Стакан неразбавленного спирта не только заглушил боль, но и, как потом говорили врачи, вывел меня из шока, грозившего смертью.
Воспользовавшись "веселым" настроением, без особого болевого ощущения мне вправили выбитую из сустава левую руку. Обработали рану на ноге, наложили на нее гипс и затем перенесли в отдельную палату, превратив в нее кабинет начальника госпиталя. Нужна была срочная операция. Обо мне сообщили командующему Северным флотом адмиралу А. Г. Головко. Он немедленно послал радиограмму главному хирургу Северного флота профессору Дмитрию Алексеевичу Арапову, который находился далеко от госпиталя.
А в эти часы уже бушевал северный "заряд". Рискованно было в такую непогоду плыть вблизи невидимых скалистых берегов Кольского залива. Но Дмитрий Алексеевич меньше всего думал об опасности. Торпедный катер с хирургом на борту незамедлительно отвалил от пирса.
Всю ночь мучили кошмары, только к утру я забылся.
Очнулся оттого, что кто-то взял за руку... Надо мной склонилась голова с гладко зачесанными седыми волосами, из-под густых бровей смотрели добрые карие глаза.
Это был Дмитрий Алексеевич Арапов.
Увидев, что я очнулся, он каким-то особенно спокойным голосом, словно чувствуя мои невероятные физические страдания, спросил:
– Как вы себя чувствуете? Где у вас болит?
– Болит все... - ответил я. - Это, наверное, конец?..
– Что вы... Зачем говорите о конце? Вы еще будете жить и даже летать. Вы хотите летать?
– Это - моя жизнь.
– Ну, а коль так - летать будете, - уверенно произнес Дмитрий Алексеевич. - Однако придется немного потерпеть... Я хочу осмотреть вас. Потерпите, если осмотр причинит вам боль?..
Дмитрий Алексеевич простукивал меня, прощупывал. Я терпел, смотрел ему в лицо. А оно было сосредоточенным, словно моя боль передавалась ему.
Закончив осмотр, Дмитрий Алексеевич спросил:
– А что болит у вас больше всего?
– Нога.
– Нога?
–
– Где болит?
– В пятке...
– Дайте снимок, - потребовал хирург и тут же стал внимательно рассматривать рентгеновскую пленку.
– Вот видите, - Дмитрий Алексеевич показал снимок врачу, - осколок ущемил нерв. Это и причиняет боль. Нужно осколок удалить.
– Товарищ профессор, но больного нельзя трогать с места.
Дмитрий Алексеевич задумался.
– Будем делать здесь - на кровати.
Операция длилась около часа. Осколок долго не удавалось найти. Не желая резать сухожилия, Дмитрий Алексеевич приостановил операцию. Немного подумав, он сказал:
– Перенесем его в рентгеновский кабинет.
С осторожностью, на какую только способны человеческие руки, меня переложили с кровати на носилки и понесли. В темной комнате, под рентгеноскопом операция продолжалась еще минут сорок. Наркоз давно перестал действовать. Наконец осколок найден. Дмитрий Алексеевич извлек из сухожилий маленький кусочек темного металла. С металлом он словно вынул и боль. Ногу перестало жечь.
Забинтовав и наложив гипс, меня перенесли в палату. Я был мокрый от холодного пота.
Прошло двое суток. И вот снова лежу на операционном столе - предстоит операция правой почки. Мое лицо покрыто марлевой салфеткой. Не знаю, что заставило меня это сделать, только салфетку чуть сдвинул и мог видеть, что происходило рядом. Дмитрий Алексеевич в белой шапочке, с марлевой повязкой на лице молчаливо стоял рядом.
Я чувствую, что мой правый бок протирают спиртом, йодом, как в кожу вонзается игла, - операцию мне делали под местной анестезией, так как общего наркоза сердце могло бы не выдержать.
– Скальпель! - произнес Дмитрий Алексеевич.
"Началось", - подумал я.
Я почти не чувствовал боли. Но было неприятное ощущение скрипа кожи под скальпелем.
Неожиданно из разреза фонтаном брызнула кровь, облив профессору повязку на лице и клеенчатый фартук. Дмитрий Алексеевич что-то крикнул, я не понял, но ощутил невероятную боль. Его правая рука стремительно ворвалась ко мне внутрь и будто там, сжав тисками, вывернула всю душу наизнанку.
– Что вы делаете?! - не своим голосом закричал я и страшно выругался. Не могу терпеть! Дайте наркоз! Дмитрий Алексеевич тоже кричал:
– Пульс! Пульс! Сердце!..
Больше я не слышал его слов.
От боли я "зашелся".
Проснулся... Мне было хорошо. Никакой боли. Светит яркое солнце. Поют птицы. Журчит струями фонтан. И страшно хочется пить.
– Дмитрий Алексеевич! Он открыл глаза... - произнесла стоявшая возле женщина в белом.
Вода перестала журчать. До меня донеслись гулкие шаги, и я увидел Дмитрия Алексеевича.
– Проснулись? Очень хорошо. Как себя чувствуете? Боль есть?