Под небом Финского залива

Ерошевская Лира Алексеевна

Ген, а хочешь, я тебе подарю свою любимую звездочку,- произнесла Света.- Ты ее, наверное, знаешь. Вот, смотри, голубая звездочка - Вега. Видишь? Альфа-звезда созвездия Лира. Правда красивая?

Красивая. Я ее с детства знаю, она, как и Полярная, служит морякам ориентиром и маяком. А я тебе свою любимую подарю. Вот видишь,- Гена указал пальцем.- Альфа Орла, желтоватая.

Алътаир? Про нее Эдита Пьеха песню поет. Помнишь?

Да. Однажды она меня спасла. В детстве я ездил к бабушке на лето в деревню, а в шестом классе на зимние каникулы поехал. Друг у меня жил в соседнем селе, в пяти километрах от нас, рядом с их селом пруд был, по глади которого мальчишки катались на коньках. И я туда ходил кататься: коньки веревочкой свяжу, повешу на шею и пошел, А потом я их к валенкам привязывал и катался. И вот однажды, когда после катанья мне нужно было возвращаться домой, разыгралась пурга. Друг уговаривал меня остаться ночевать у него, но я отказался и пошел домой, потому что знал, что бабушка будет беспокоиться. Сначала было нормально идти, хотя снег валил огромными хлопьями и ветер крутил вовсю, но потом все так завалило снегом, что дорогу не стало видно, и я сбился с пути и заблудился. Иду, иду и не знаю куда, совсем не ориентируюсь. И из сил уже выбился, а снег все крутит и крутит. Я решил немного отдохнуть, лег прямо на снег, и стало меня, тихонько так, снегом заносить. Я только с лица его все стряхиваю и стряхиваю. Потом вдруг сразу все успокоилось, как по чьей-то команде, некоторые звездочки стали видны, в том числе и Алътаир, я тогда еще не знал, что это за звезда, но смотрю на нее и смотрю. Хочу встать, чтобы дальше идти, но так мне лень. Думаю: еще немного полежу и встану. И опять все на эту звездочку глаза пялю, чтобы они не закрылись, и прошу ее: помоги мне, звездочка! А потом уже ничего не помню... Очнулся дома от боли, когда мне щеки и руки оттирали снегом. Оказалось, что бабушка, видя, как разгулялась непогода, упросила нашего соседа, который имел лошадь, поехать поискать меня, когда пурга стихла. Он запряг лошадь, сел в сани, прихватил тулуп, взял еще один тулуп и поехал. По сторонам смотрит - везде бело, дороги не видно, но лошадь ее чувствует, идет медленно, но верно. Отъехали они километра три - и прямо на меня наткнулись. Я как раз на дороге лежал, снегом присыпанный, потому что после прояснения опять снег пошел на короткое время, и лицо мне тоже засыпало снегом. Лошадь могла бы прямо по мне проехать, но стала объезжать бугорок: объехала, а потом остановилась. Сосед слез с саней, стал разгребать снег - а я там лежу. Он меня в тулуп завернул и привез домой. Я только щеки немного отморозил, а так все обошлось, все-таки в валенках был. Я на другой вечер опять отыскал эту звездочку, с тех пор она стала моей любимой. Вот теперь я ее тебе дарю.

О нет, Гена, эту звездочку я не возьму, пусть она остается твоей, может, опять тебя спасет когда-нибудь. А еще у тебя есть какая-нибудь любимая звездочка?

Тогда я тебе целое созвездие подарю - Стожары или Плеяды, я его очень люблю, смотри, вон там, видишь, как маленькие звездочки переливаются, мерцают и блестят.

Да, вижу. Спасибо, Гена, твой подарок намного богаче. А еще мне нравится вечерняя звезда, пускай она будет нашей общей любимой звездочкой. Ген, а скажи, какую луну ты больше всего любишь?

Я люблю, когда она растет.

И я тоже. А полная луна наводит на меня какую-то оторопь: как будто кто-то внимательно наблюдает за мной с неба. Я обычно плохо сплю в полнолуние.

Ой, Светик, осталось нам только две минуточки, так мало.

Они поцеловались на прощание и пошли в корпус, держась за руки. Возле входа в коридор второго этажа Гена, оглянувшись по сторонам, не видит ли кто, опять поцеловал Свету:

До завтра, Светик!

До завтра, Геночка!

ДЕНЬ СЕМНАДЦАТЫЙ

– Ты не хочешь посмотреть на залив с высоты?- спросил Гена Светлану за завтраком.

С того холма, где вы собираетесь, чтобы выпить? Откуда ты знаешь?

– Слышала. Ну так как?

– С удовольствием. А мы не спугнем какую-нибудь компанию или, наоборот, она нас?

По утрам там обычно никого не бывает.

– Прекрасно.

Через пять минут они подходили к внутреннему склону холма, обращенному к заливу. Подъем к нему начинался от береговой полосы, становясь крутым только в конце, поэтому подниматься было нетрудно. Вот уже и вершина холма, как специально срезанная, поросшая уже затоптанной и потому пожухлой травой. На этой площадке, ближе к краю над заливом, стоял на одной ноге сколоченный из грубых досок столик и вокруг него две покосившиеся и выщербленные кое-где скамейки.

– Оказывается, здесь все удобства есть,- сказала Света.
– Прямо ресторан под открытым небом.

Шоссе было полностью закрыто от глаз огромными елями и лиственными деревьями, верхушки которых тянулись намного выше, чем требовалось, чтобы загородить холм от любопытного глаза прохожего, только шум от проезжающих по шоссе машин доносился сюда, а сторона, выходящая на залив, была открыта.

Света остановилась на краю холма: внизу расстилался залив во всей своей красоте и необозримости. Отсюда он казался более картинным и величавым. Света вбирала в себя всю ширь и чопорность этого самовлюбленного великана:

– Какая прелесть... Люблю все красивое - красивые картины природы, красивых людей, красивые отношения между ними, все, что радует глаз и вызывает радостные чувства. Стоя здесь, над заливом, чувствуешь себя более значимым, чем есть на самом деле, как будто ты своими руками создал все, чего касается взор, как будто ты властен над всем этим. Посидим, не хочется уходить отсюда, хочется чувствовать себя хоть немного причастной к этой частице прекрасного и более долговечного, чем мы сами.

Они сели рядом на скамейку, лицом к заливу. Отсюда залив нисколько не терял своего великолепия. Игра красок на его поверхности напоминала бесконечное мелькание пестрых узоров калейдоскопа, не повторяющихся и чуждых любой статичности. Хотелось без конца смотреть на постоянно меняющуюся мозаику бликов. Большие серые камни-валуны возле берега отбрасывали на поверхность залива серо-фиолетовые тени. Небеса словно приблизились и в то же время стали еще глубже, бездоннее и пронзительнее.

"Кавказ подо мною, один В вышине..." продекламировал Гена. Я помню, в детстве, зимою, по сугробу, который примыкал к глухой стене нашего небольшого домика, забирался на крышу и воображал себя покорителем горной вершины.

Ты тогда уже учился?

Да. Наверное, в третьем классе.

Мне кажется, что ты в детстве был очень серьезным и примерным мальчиком: никогда не шалил и не сердил своих учителей. Точно?

Пожалуй, что так. Я рос с мачехой. Мама умерла, когда мне было пять лет. Отец почти сразу женился, взял молодую, моложе себя на десять лет. Но она ко мне неплохо относилась, она была для меня как родная, только не любила выпускать меня со двора. Во двор выпустит - хоть целый день играй, а к товарищам редко пускала. Поэтому я больше жил своим внутренним миром, придумывал всякие игры для самого себя, а позже - много читал. Учился ровно, отличником не был, но и троек старался не хватать.

Не била она тебя?

Нет, никогда. В угол ставила, "пока прощения не попрошу". Только я прощения никогда не просил, сколько бы ни стоял в углу.

А почему не просил?

Не знаю... Она говорила, что я упрямый, но это было не упрямство, а... Не мог, и все...

А с отцом они не ссорились?

Ссорились, но меня всегда выгоняли во двор, когда у них назревал какой-то конфликт. А когда я учился в восьмом классе, она ушла от нас. Я пришел из школы, отец сидит за столом с бутылкой и говорит: "Осиротели мы с тобой, сынок". Я так перепугался, спрашиваю: "Мама умерла?" Он говорит: "Лучше бы умерла. Оставила она нас с тобой". Она ушла к другому, который был ее ровесником. Когда она с ним так близко сошлась - не знаю. Я приходил из школы - она всегда была дома, вечером отец приходил с работы... Она не работала, может, они по утрам встречались. Я узнал ее новое местожительство и пошел к ней, мне казалось, что, если я ее позову обратно, она вернется, но из этого ничего не получилось. Она очень смутилась, когда я ее спросил, почему она нас бросила. Сказала: "Когда вырастешь - тогда поймешь". Накормила меня, сунула деньги, а когда я уходил, сказала, не глядя мне в глаза: "Ты уж меня прости, но не приходи ко мне больше, теперь у меня другая семья, и могут быть неприятности из-за этого". И еще сказала: "У меня скоро маленький будет". Так я и не попытался позвать ее обратно, я понял, что это бесполезно. Ушел и больше никогда не приходил к ней.

Переживал?

Сначала переживал, потом - привык. Через два года, когда я в десятом классе учился, отец опять привел в дом женщину, тетю Веру, она была разведена с первым мужем. Но тетя Вера как была, так и осталась для меня чужой, просто тетей Верой. А после школы я уехал в училище, после училища по месту службы. Первые годы в отпуск с женой к ним ездили. Они позже расписались. А потом отец умер скоропостижно - инфаркт. Мы на похороны ездили. И все, больше я ни разу туда не заглядывал. Не хотелось. Тетя Вера с первым мужем сошлась, так живут в нашем домике.

А свою настоящую мать помнишь?

Смутно очень. Мне неродная родной была. Я потом понял ее, поэтому все ей простил. Я знаю, что у нее сейчас двое детей: сын и дочь. Видно, она вышла за отца, потому что ей тогда было уже двадцать пять лет, и ей казалось, что это ее последний шанс.

Я понимаю, какой трагедией все это для тебя было.

Да нет, я все же был почти взрослым. Если бы она раньше ушла, то я бы сильней это переживал, а так я в это время уже с Тоней встречался. Я, собственно, к этому времени уже вышел из детского возраста.