Под небом Финского залива
Шрифт:
На два танца хватило терпения Светы - как на панели простояла, потом незаметно покинула танцплощадку. Чего стоять? Не вернется Гена, и ждать его бесполезно. А больше ей здесь делать нечего. Никто ей, кроме Гены, не нужен. Она обошла танцплощадку с внешней стороны и села на пустую скамейку, стоявшую под густой листвой старого дуба, не пытаясь справиться со своим невеселым настроением. И опять мысли о Гене взяли ее в оборот. Ну что за человек? Только два дня тому назад просил у Светы прощение за весьма похожую ситуацию и опять устроил номер почище. Имел ли он право оставлять ее одну на танцплощадке, если они пришли вместе? Кто же так делает? Сплошные непредсказуемые взрывные реакции. Два человека в одном! Такие непохожие... Обида бродила в душе Светы, свивая лохматое гнездо. Напрасно пыталась она разорить его и разбросать по ветру темные соломинки.
"Мне нужно понять его,- подумала она. Он рос с мачехой, и это подспудно наложило свой отпечаток на его характер. Детство, которое не было по-настоящему детством, не отпускает его до сих пор из своих объятии, этим и объясняются все его мальчишеские поступки. Но за это мальчишество я и люблю его. Именно непосредственность его характера и импонирует мне. Но к непосредственности натуры примешивается еще ложное понятие о гордости, гипертрофированное чувство собственного достоинства, неумение контролировать спонтанные вспышки темперамента. Все так! Но какой вывод для себя я должна сделать? Подделываться под него? Стать иной, чем я есть? Не считаться со своими чертами характера? Забыть о своем самолюбии, о своей женской гордости? Стать покорной рабыней, думающей только о том, как не рассердить своего господина? "Потрафлять во всем",- как говорила бабушка. Нет, нет! Так я не сумею. Взаимное желание избежать каких-то неровностей во взаимоотношениях - это другое дело, но его резкости не дают возможности как-то их сгладить или нейтрализовать, я становлюсь пассивной фигурой сложившихся обстоятельств. Бросил и ушел! Ну сказал хотя бы: "Как хочешь", а то - иди, иди". И вот тебе - отмщение! Если разобраться: не понятно за что".
Ее размышления прервал шелест листвы, и на другой край скамьи опустился Сережа, вынырнувший из-за густой древесной поросли:
Свет, ты чего здесь сидишь?
А что я должна делать?
Танцевать... Опять поссорились?
Что-то вроде того.
А я заглянул на танцплощадку, посмотрел - вас нет, ушел. Ты что - вся в расстроенных чувствах? Сидишь - грустишь? Я, между прочим, тоже сюда погрустить пришел. Давай вместе погрустим - хочешь?
Как это?
Дай руку.
Света протянула руку - две соединенные руки опустились на скамейку, так как Сережа сидел от Светы на расстоянии:
– Ни о чем не думай, ничего не говори, слушай музыку. Света так и сделала. Музыка красивая звучала. Сидели
– молчали. Слушали. Вот голос Николая Сличенко вывел медленно и проникновенно:
Знай всегда вражде и дружбе цену,
И судом поспешным не греши.
Гнев на друга может быть мгновенным,
Изливать покуда не спеши...
"Генке бы послушать эту песню,- подумала Света.- Какая в ней мудрость и глубина. Пожалуй, дружба и цены-то не имеет, а мы так легко разрушаем эту хрупкую, как стеклышко, вещь".
Потом фокстрот зазвучал и снова - танго. Долго так сидели, держась за руки и слушая мелодии. Уходила куда-то Светина обида, растворяясь в гармонии музыкальных созвучий, и тепло, которое излучала Сережина рука, доходило до ее души умиротворением той бури, которая в ней бушевала. "Ну пропал вечер, Бог с ним... Завтра он должен успокоиться и понять, что поступил не по-мужски",-расслабленно и затуманенно подумала Света о Гене, сдаваясь в плен музыкального волхвования.
Но вот музыка замолчала - кончились танцы. Было слышно, как расходятся люди, негромко переговариваясь и шаркая ногами о деревянный настил. Потом все смолкло.
Ну как?
– спросил Сережа.- Стало легче?
Стало,- ответила Света.- А твоя грусть исчезла?
Она стала светлой.
А была какой?
Серобуромалиновой...
А у меня грусть всегда чисто серого цвета.
А радость у тебя какого цвета?
– спросил Сережа.
Радость? Конечно, розового...
А голубою не бывает?
Нет. Голубой - это цвет надежды.
А любовь какой тебе видится?
Любовь всеми красками переливается, как северное сияние...
А у меня любовь имеет цвет,.. Как тебе сказать? Не красный и не оранжевый, а... цвет пламени, вот.
Почему не солнца?
Нет, не солнца. Именно цвет пламени. Солнце слепит, а пламя тоже всполохами переливается, как северное сияние.
Сереж, а чего ты вчера какой-то хмурый в кино пришел? Не поссорились с Генкой?
– Да так... Обменялись любезностями. Я ему один ценный совет дал, а он сказал: "Обойдемся без советчиков".
А какой совет?
А вот этого тебе знать не надо. Мало ли какие разговоры между мужиками бывают.
Не надо так не надо.
Посмотри в себя. Какой цвет у тебя сейчас в душе?
Кажется, голубой. Да, голубой с небольшой желтизной...
Попробуй убрать желтизну.
Не получается... Нет, никак не получается.
Ну ладно, сойдет и с желтизной. Закрепи его. И пойдем, скоро корпус закрывать будут,- Сережа помог Свете подняться, потом отпустил ее руку.Теперь - никаких мыслей. Как придешь в палату - ложись и сразу уснешь Главное, ни о чем не думай.
Света шла, смотрела в себя, держась за голубой цвет перемежающийся желтыми полосками,- цвет предвечернего неба.
– Спасибо, Сереж, за психотерапию,- свернула Света на свой этаж.
В палате было душно. Елена Ивановна уже в постели лежала:
На танцах, наверное, были?
Завтра расскажу... Спать очень хочется - вдруг сон растеряю...
Света умылась, разобрала постель, легла, продолжая всматриваться в экран своего душевного состояния. Желтые полоски стали разрастаться, и вот уже не осталось голубого - сплошной желтый цвет застилал пространство перед глазами, но не ядовито желтый, а нежно-лимонный, как маленький, только что вылупившийся из яйца, цыпленочек "Я знаю, что это за цвет - это цвет горечи",- подумала Света, засыпая.
ДЕНЬ ВОСЕМНАДЦАТЫЙ
Света долго стояла перед зеркалом, подкрашивая глаза: карандаш затупился, а подточить было нечем, еле-еле нарисовала черточки над глазами. Подновила маникюр Блузку новую надела.
Что-то ты сегодня долго возишься,- сказала Елена Ивановна.- Верный признак - что-то у тебя неблагополучно. Поссорились?
А... Снова приревновал,- ответила Света, причесывая волосы.- Впрочем, я уже готова. Пойдемте.
Завтрак был еще только в разгаре, но Гена уже допивал компот.