Под необъятными небесами
Шрифт:
— Держи с другой стороны. Давай вытащим его на эту наклонную плиту. Неожиданно у меня под ногами что-то начинает шевелиться и я падаю на острые камни.
— Да что такое…!
— Смотри, Лиззи! Смотри!
Возле меня лежит чёрный дракончик, такой же чёрный как скала.
Смотрит на меня сердито, наконец открывает огненно красную пасть и выпускает из ноздрей облако пара.
— Это морская игуана… Ты наступила на неё, а она даже не реагирует.
— Нужно сделать всё возможное, чтобы остаться дольше.
В конце концов нам удалось остаться на 15 дней, частично, благодаря удачному случаю, частично — собственной наглости.
Пятнадцать дней «Веккиетто» стоял на якоре в заливе Академии, среди пеликанов и гигантских мант, а мы, пешком, на лошадях, на динги, на лодках, старались увидеть как можно больше.
Потребовалась бы целая книга, чтобы описать всё, что мы увидели. В первую очередь, животные, которые ещё не научились бояться человека. Сухопутные игуаны, похожие на доисторических драконов, едят колючие листья кактусов. Морские игуаны с красной пастью, изрыгающие пар как драконы, плавают под водой, и могут не дышать до получаса, пока щиплют на дне водоросли. Чтобы опустится на дно, они заглатывают с десяток камешков в качестве балласта. Ещё гигантские черепахи, возрастом более века, с морщинистой кожей и томными глазами, фрегаты, которые во время любовных игр раздувают красный зоб так, что становятся похожими на мячики, олуши с голубыми лапами, на скалах, где они живут, их можно различить только по цветам лап и клювов, бакланы, не умеющие летать, так как приспособили свои крылья для плавания, морские львы, пингвины и множество птиц, которые откладывают яйца даже посреди тропы. Ещё фиорды, где море врезается в сушу на сотни метров, кратеры потухших вулканов, превратившиеся в луга, где растут всевозможные овощи и фрукты, бесконечные подземные гроты, пересекающие острова таинственными галереями.
Но здесь также много туристов. Они прибывают раз в день самолётом из Кито, или с небольшими грузовыми судами из Эквадора.
— Сначала прилетал один самолёт в неделю, и это был маленький, турбовинтовой самолёт, который брал на борт не больше двадцати человек. — рассказывает Альфредо Карраско, директор Станции Дарвина — потом самолёты стали прилетать два раза в неделю, потом каждый день, потом стали летать большие лайнеры. Каждый день прибывает DC9, полный туристов.
— Но разве количество туристов не ограничено? — спрашиваем мы.
— Да, количество туристов как раз определяется вместимостью самолёта и уменьшается количество разрешений для частных судов. — продолжает директор — международное научное сообщество оказывает давление на правительство, чтобы уменьшить поток людей прибывающих на острова, но, как известно, туризм приносит деньги…
Обитатели Галапагоссов, кроме денег, заинтересованы также в сохранении своих островов и стараются соблюдать все правила, установленные Станцией Дарвина.
С острова на остров можно перемещаться только на лодках имеющих специальное разрешение, каждый раз, при выходе на берег, необходимо очистить обувь, чтобы не занести семена или организмы, которые могут дать начало новой форме жизни и изменить экосистему. На суше можно ходить только по определённым тропинкам, чтобы не повредить гнёзда и не потревожить птиц, сидящих на кладках, и так далее. Эти правила действительные для островов заповедников, на обитаемых островах, к сожалению не могут соблюдаться. В Пуэрто Айора дорога, идущая вдоль моря, сплошь застроена небольшими гостиницами, ресторанами и бутиками. Многие эквадорцы переселились с материка в надежде ухватить свой кусок пирога от развивающейся индустрии туризма.
Больше людей, значит больше домов и меньше места остаётся для животных и растений. Ещё более серьёзная проблема, ввоз новых животных, собак, коз и свиней, которые питаются теми же растениями, что и животные эндемики, или даже их яйцами или детёнышами. Гигантские черепахи — когда-то на островах их было четырнадцать видов, теперь осталось половина. Одичавшие свиньи едят их яйца, собаки пожирают черепашат а козы питаются теми же кустарниками.
— Когда я приехал в Пуэрто Айора, десять лет назад, в прилив, морские игуаны десятками заполняли сады у домов — рассказывает Мигель, толстяк, владелец деревянной лачуги, которую он называет рестораном. Каждое утро он нам подаёт яйца и дымящиеся сосиски.
Теперь в игуан в Пуэрто Айора осталось мало. Они ютятся на скальных выступах, задыхающиеся от дороги, которая идёт вдоль берега, испуганные людьми и автомобилями. Та, на которую мы наступили при сходе на берег, одна из последних.
Потребуется серьёзное вмешательство со стороны международного сообщества, чтобы эти острова с их животными, сохранившимися в неизменном виде с доисторических времён до наших дней, сохранились для следующих поколений.
5. Безбрежный Тихий океан.
Ливень длится всего пол часа. Пол часа сильного ветра и дождя, которые настигают нас с кормы и вынуждают закрыть все люки и иллюминаторы, чтобы не намокли койки. Эти пол часа дождь так стучит по рубке, что в каюте приходится кричать, когда разговариваем.
Через несколько минут после того как утихает стук капель по палубе, я выхожу наружу, посмотреть что происходит. Тик кокпита пропитан водой и потемнел, палуба блестит, с гика и с паруса капает вода. Дождевая вода, холодная, по сравнению с воздухом, который хоть и освежает, всё-таки тёплый. Ветер стих и длинные, регулярные волны лишь изредка обрушивают гребни, освещаемые яркой луной.
Генуя, которую я убрала перед грозой, закреплена вдоль леера и полна водяных мешков. Сегодня я поднимала и опускала её десять раз. Уже больше недели, как мы оставили Галапагоссы и основной заботой все эти дни являются эти шквалы. Чёрные, заряженные водой и ветром, они видны издалека и всегда есть достаточно времени, чтобы подготовиться, то есть, убрать геную и оставить грот с двумя рифами, после чего остаётся только дождаться, когда всё закончится.
Но и так «Веккиетто» в состоянии сам держать свой курс, потому что ветер хоть и усиливается, остаётся всё время восточным. С четырнадцатью квадратными метрами грота мы по-прежнему делаем 5–6 узлов, сидя в каюте и слушая шум моря, который доходит сюда смягчённым и приглушённым, словно из далёкого космоса.
Однако, этот последний шквал застал меня врасплох. Была ночь и я заснула. Это Карло заметил, что ветер усиливается и я едва успела, выбежав полусонная на палубу, спотыкаясь о лебёдки и о мешок с тендером, привязанный на палубе. Чтобы убрать геную, отдаю фал с утки и оставляю только один шлаг на лебёдке. Потом, держа её под натяжением в руке, иду на нос и жду момента, когда лодка кренится на волне, генуя обезветривается и почти вся перемещается на палубу.
Отпускаю фал, хватаюсь за переднюю шкаторину и тяну вниз изо всех сил, всем своим весом. Отстёгиваю фал и креплю за верёвочную петлю между штагом и первой стойкой лееров, потом с помощью верёвочек, заранее привязанных в нужных местах, креплю геную к лееру, в то время как она пытается вырваться со всех сторон. Креплю снова фал на мачте и бегом возвращаюсь в каюту, чтобы не принять ночной душ.
Теперь генуя снова поднята и лодка быстро идёт с попутным ветром, управляемая «Джованни». Несмотря на потери скорости во время шквалов, дневные переходы уже бьют все рекорды (для «Веккиетто»), от 135 до 160 миль. Может быть милей больше, милей меньше, так как в последние месяцы мой астигматизм должно быть ухудшился и в результате, при определении с секстантом, для меня стало проблемой совместить солнце с горизонтом.
— Всё в порядке? — спрашивает Карло из своего угла, когда я спускаюсь в каюту.