Под необъятными небесами
Шрифт:
Я прилетела на Шри-Ланка сегодня ночью, после множества изменений маршрута из за плохой погоды. Карло ждал меня в аэропорту. На рассвете мы сели в поезд из Коломбо до Галле. Поезд, нагруженный так, как только индийский поезд может быть нагружен, шёл вдоль берега и мы видели как из моря возвращаются рыбаки на деревянных лодках с латанными парусами. Другие вытаскивали на берег огромные сети, медленно вытягивая их группами по двадцатьтридцать человек или ловили удочками, устроившись на странных козлах, установленных в море в нескольких метрах за линией прибоя.
И вот, наконец, мы снова на «Веккиетто».
— Эй. С тех пор как я видела тебя в последний раз, ты прошёл не мало миль.
— Ну да. Несколько тысяч через океан.
— Ты хоть скучал намного по мне?
— Очень. Твой напарник довёл меня до того, что я покрылся плесенью.
— Однако ты не плохо выглядишь.
— Ну… мне починили мотор, помыли от бака до кормы, и парнишка, который смотрел за мной в ваше отсутствие, проветривал каюты каждый день. Я готов снова в плавание.
В порту множество рыбацких лодок с балансирами, засиженных бакланами и десятка два парусных яхт под самыми различными флагами. Лодка с крылатым львом на флаге идёт нам навстречу.
— Привет, я Бруно. Я ждал вас. Когда устроитесь, приходите проведать меня.
Мы уже устроились, и, даже не надув свой тендер, идём к нему на борт. «Габбиано Феличе», стальная лодка длинной 11 метров с одной мачтой и вооружением тендер. Внутренняя обстройка из дерева, массивная, теплая и блестящая. Над столом в каюте световые люки, на одном борту, два весла, изготовленных из цельного куска дерева, возле камбуза корзины, в которых держат овощи и фрукты. Над штурманским столом только самые необходимые вещи: электрическая панель управления, вольтметр, радиоприёмник и УКВ рация.
— Я построил её сам на поляне у дома в Маргера, Венеция. Купил чертежи у Шиарелли, купил металл. Потом, с помощью друга, сварил корпус, отпескоструил, потом… На это у меня ушло три года. Это были лучшие годы моей жизни.
У него большие глаза за линзами очков, яркие губы и плотное телосложение, как у человека проводящего всю жизнь на открытом воздухе. Бруно 52 года и он на пенсии. Он начал работать очень рано в венецианской «Газеттино»
— Я был типографом, работал ночью, поэтому у меня всегда был день, на другие дела. Я учился, изучал навигацию, катался на велосипеде. Иногда брал у кого-нибудь лодку и отправлялся на рыбалку по каналам. Случалось, неожиданно опускался туман и я не мог найти дорогу назад. Тогда я проводил ночь на лодке или в рыбацкой хижине.
— Бруно снова заблудился. — говорили мои коллеги, видя, что я не возвратился к полуночи.
Он отправился в плавание на два года раньше нас. Провёл два года в Тихом океане, на время сезона циклонов уходя в Новую Зеландию.
— Но тебе нравится одному на лодке? У тебя никогда не возникает проблем, не устаёшь?
— Ну… Я предлагал некоторым пойти со мной, но никто не захотел.
На Шри-Ланка добывают алмазы. А на зелёных чайных холмах женщины работают на ногах по десять — двенадцать часов в день за копеечную плату. Здесь в шахтах добываются сапфиры и особенные, звездчатые рубины, в которых при освещении солнечным светом флюоресцирует звезда. Горняки работают в шахтах диаметром чуть шире их плеч, а более удачливые проводят голыми целые дни в яме с жидкой грязью, отцеживая камни. Бедность видна повсюду: рахитичные дети, просят милостыню, старики вытаскивают из урн мусорные мешки, в надежде чем-нибудь поживиться.
Мне стыдно даже за свой мусор и я даже стала разделять его: в один пакет очистки, бумажные салфетки и другие «грязные» вещи, во второй всё то, что может кому-нибудь понадобиться, банки, крышки, коробочки, куски пластика.
— Я был один, посреди океана, когда по радио передавали в подробностях все фазы падения коммунизма. — рассказывает Бруно. — Было интересно слышать всё это, но я постоянно думал и о всех тех, кто сражался за эту идею. Кто-то из за этого потерял работу, кто то сидел в тюрьме, скитался в изгнании и даже погиб. Я плакал, думая об этих людях. Я вспоминал рассказы отца о том, как после войны быть коммунистом, было то же, что быть дьяволом, и оплакивал всех этих людей. И теперь, видя всю эту нищету, я всё больше задумываюсь: в этом, абсолютно капиталистическом мире, какие перспективы у этого народа? Как им самим выбраться из этой нищеты?
Однако, люди здесь добрые и весёлые, хотя довольно замкнутые.
Когда довольны, они как то странно трясут головой, сопровождая это уморительной гримасой, которую мы как ни стараемся, не можем повторить.
В конце месяца муссон поменял направление и мы решили идти в Индию. Хотя он ещё не совсем установился, нам нужно пройти всего триста миль, мы подождём там, пока он станет более стабильным. У Бруно проблемы с глазами и он предпочитает остаться ещё на несколько дней. Мы будем ждать его в Кочине.
Переход занял шесть дней. Ветер слабый, постоянно идут дожди.
Последние сто миль вдоль побережья Индии похожи на агонию.
Море здесь кишит невероятным количеством лодок, рыбацких баркасов под моторами, парусных пирог, пирог под моторами. Едва завидев нас, они пытаются подойти поближе, чтобы предложить что-нибудь на обмен, что-нибудь спросить или просто, посмотреть на нас поближе. Нам приходится постоянно маневрировать, чтобы избежать столкновений и отказываться от рыбы и других самых разных вещей, которые показывают нам с опасно приближающихся на волнах лодок, предлагая купить. Ночью они не несут никаких огней. Несколько раз чудом расходимся с пирогами в самый последний момент, заслышав голоса сидящих в них людей, которые, в свою очередь, тоже ничего не видят в безлунной черноте ночи.
Впервые за всё плавание чувствуем облегчение, собираясь войти в канал, ведущий в гавань Кочин.
— Мы в Индии.
Если бы даже мы этого не знали, достаточно было бы бросить взгляд вокруг, даже здесь, в карантинной зоне у мыса острова Болгатти. Вокруг носятся катера, донельзя нагруженные мужчинами в тюрбанах и женщинами в блестящих пёстрых сари.
В мутной воде плавает огромное количество всякой всячины: водяные лилии, кокосовые орехи, ветки деревьев, вместе с бумагой, кусками дерева и полиэтиленовыми пакетами. Всё это уносится в море приливно — отливным течением, которое меняет направление каждые шесть часов и естественным образом очищает гавань.
С суши доносятся запахи специй и готовящейся пищи от сотен передвижных торговцев вдоль дороги. От берега к нам подходит двадцатиметровая баржа, обвешанная автомобильными покрышками, с очень наглым таможенником, намереваясь пришвартоваться бортом к «Веккиетто», который сам с трудом удерживается якорем на течении в четыре узла.
Stay out! Stay out! — кричу я во всю силу лёгких. Нет, ты посмотри, что за идиоты! Наконец до них доходит и они подходят лишь настолько, чтобы таможенник смог перейти к нам на борт. После трёхчасовой дискуссии удаётся избавиться от него в обмен на пару бутылок виски.